Понедельник – день тяжелый
Шрифт:
Чтобы удостовериться, точно ли мы все трое существуем, я крикнула:
— Э-эй! — В ответ — слабое эхо.
Артем аж вздрогнул.
— Ты чего?
— Эге-ге-ей!
Здание отозвалось неясным, но звучным гулом огромного пустого пространства: как будто и оно радовалось, что теперь не одиноко, что история и жизнь его наконец продлятся.
— Смотри, сейчас Василь Васильевич примчится! — предупредил Артем. — Еще и со своей заветной бутылочкой — решит, его наконец-то позвали!
Я засмеялась:
— Да и пусть! Сейчас
Черкасов неожиданно улегся на живот, уставившись мне в лицо.
— Что, довольна? Давненько я тебя такой радостной не видел — с института, наверно. — Подумал и добавил: — И то на первых курсах.
— А на последних я взяла и резко погрустнела? — продолжила я беззаботно. Надо же, помнит меня институтской!
Артем скривился.
— Да нет, с этим своим связалась, как его… Ищенко.
Я от неожиданности забарахаталась и впрямь, как в глубоком снегу, но все-таки перевернулась на живот — нос к носу с Артемом. Теперь со стороны мы, наверное, напоминали канонических влюбленных уточек, вместо канонического же пруда плавающих на сером цементе вестибюля.
— С чего ты вдруг сейчас о нем вспомнил?
— Думаешь, никто не догадывался, что ты вместо него курсовики делала? Что мы идиоты, твой стиль не узнаем?
Я открыла рот.
— Ну-у… строго говоря, мы все-таки вместе их делали. Просто Вите… он лучше умел защищать проекты и…
— И приписывал себе все твои заслуги! — беспощадно закончил Черкасов. — Его диплом тоже ты?
— Ну… да.
Артем громко вздохнул-выдохнул.
— Потому и в магистратуру не попала? Ты что, не понимала, что тебя просто-напросто используют?
Поняла, хоть и с опозданием. Я, конечно, дура, но не настолько! Подозрения возникали и раньше, но на мои редкие робкие вопросы Витька расширял глаза и укорял, что я его ужасно обижаю, что у пары все должно быть неделимо, ведь это вклад в наше общее будущее. А потом целовал так, что любые лишние мысли мигом вылетали из головы… В общем, всё по классике: «Ах, обмануть меня не трудно!.. Я сам обманываться рад!»
Из-за его диплома я запорола свой собственный, пришлось — с большим трудом — переносить дипломирование на осень, какая уж там магистратура, а через год я попросту махнула на всё рукой: не очень-то мне она и нужна, и так проживу!
А мой «неделимый» тем временем поступил в Москве, и через полгода там женился. На «коренной».
Но я даже не подозревала, что кто-то, кроме моих близких подруг, знает о происходящем! Конечно, не я одна в институте делала чужие курсовые и дипломные проекты, но, наверное, единственная делала это бесплатно…
Ну как — бесплатно. В благодарность за любовь.
Дурацкий характер (или все-таки воспитание, которое не получается изжить?) — я по-прежнему считаю, что близкие люди, родные, друзья, любимые должны помогать, заботиться друг о друге. Еще и окружающих
Но всё это — мои ошибки и проблемы, моя жизнь! Можно еще потрындеть на эту тему с близкими подругами, но уж никак не с давним однокашником, а теперь моим коллегой и начальником!
Я села и сердито уставилась на Черкасова. Но не успела и рта открыть, как «коллега и начальник» тоже уселся, скрестив ноги, и выступил первым:
— Да знаю я, что ты мне сейчас скажешь! Что это не мои проблемы, и вообще дела давно минувших дней…
Я проворчала, оглядываясь в поисках своей сумки:
— Вот и хорошо, что сам всё распрекрасно знаешь, не придется слова, нервы и время тратить…
— …и ошибаешься, — неожиданно закончил Черкасов.
…На втором этаже, что ли, забыла?
— В чем ошибаюсь? Придется все-таки тратить?
— Думаю, как раз из-за того Ищенко у тебя до сих пор проблемы!
Ничего себе заявленьице! Собиравшаяся встать я от неожиданности осела на пятки, уставившись на своего оппонента. Следовало показательно удивиться: какие-такие проблемы? Всё у меня распрекрасно, не выдумывай! Но от растерянности я только спросила:
— С чего ты это взял?
Мы ехали домой. Молча. Каждый уставился в свое стекло: Черкасов — в лобовое, я, максимально отвернувшись от него всем телом, в боковое. Рассеянно глядела на размытые дождем огни фонарей, витрин и окон. Переживала. Нет, я уже практически успокоилась — прооралась там, в вестибюле темного недостроенного центра, поддерживающего мои вопли одобрительным эхом. Со стороны улицы та еще была картинка: стою я, широко разевая рот и размахивая руками, как ветряная мельница, а передо мной сидит Черкасов и внимает.
Выдохлась я очень нескоро — то есть, по моим меркам нескоро, ведь обычно меня хватает всего на пару-тройку возмущенных реплик. Выдохлась, охрипла и только собралась развернуться и гордо раствориться в дождливой ночи, как Черкасов поднялся и, отряхивая джинсы, преспокойно заметил:
— А вот со мной ругаться и спорить ты почему-то никогда не боишься, с чего бы это, как думаешь?.. Да вон твоя сумка, под моей курткой спряталась! Поехали домой.
И распахнув дверь, выжидающе поглядел на меня. Пренебрежительно фыркнув, я прошествовала мимо него на улицу. Эффектный уход оказался испорчен: я тут же поскользнулась на нанесенной на крыльцо грязи, Черкасову еще и пришлось меня ловить под локоть.