Понты и волшебство
Шрифт:
Но я тоже мальчик не совсем слабенький, так что ответил ему взаимностью. К моему удивлению, ощутив реальное противодействие, монах не разжал пальцы, а продолжил терзать мою руку, пока на висках и на лбу у него не выступили капельки пота. Дохлый номер. Мне доводилось пожимать руку самому Карелину, а это вам не мелочь по карманам тырить.
Секунд через сорок противостояния он понял, что слезу из меня не вышибить, и неохотно выпустил мою руку из своей.
— Уважаю, — сказал он.
Я промолчал.
— А это — сэр Реджи, — представил Морган последнего
— Разящий Клинок Двуречья, — сказал братан Лавр. — Парящий Ястреб Кантарда, Затаившийся Змей, Серебряный Меч Мандигора, Крадущийся Вепрь…
Сэр Реджи молча поклонился.
Я вам скажу, довольно странный он человек. Он производил впечатление заносчивого дворянина, хвастливого болтуна и целый день рассказывал мне небылицы о своих похождениях, но ни словом не обмолвился о происхождении хоть какого-то из перечисленных монахом прозвищ. Если верить тому, что сэр Реджи рассказывал мне весь сегодняшний день, то подавляющее число битв, в которых ему доводилось брать верх, происходили либо в постели, либо сразу после нее, с ревнивым рогоносцем соблазненной особы в качестве противника. Но ни за одну такую схватку, ни даже за тысячу Разящим Клинком и Затаившимся Змеем не назовут. О Ястребе я вообще молчу.
— Я давно хотел с тобой повстречаться, — продолжал братан Лавр. — Меня реально интересует, ты и на самом деле такой конкретный пацан, о котором идет базар, или это понты одни, а?
Зря он позволил себе такой тон в беседе с урожденным дворянином. Дворяне, они народ довольно вспыльчивый и скорый на расправу с любым усомнившимся в их чести и достоинстве, пусть даже это и монах.
Сэр Реджи стоял между мной и Гармоном в довольно расслабленной позе, в паре шагов от братана Лавра и в шаге от меня. Но, несмотря на абсолютную близость к месту события, самого движения я не уловил. Просто вдруг на меня повеяло внезапным порывом ночного ветерка, и тут же воцарилась тишина.
Но сэр Реджи держал в вытянутой правой руке меч, острие которого находилось в сантиметре от шеи несдержанного на язык монаха, и от расслабленности его позы не осталось и следа.
— А ты попробуй моргнуть слишком резко, — холодным тоном посоветовал сэр Реджи монаху. — И сразу узнаешь, понты это или нет.
Я думал, Морган вмешается, но он не стал. Он просто стоял в стороне, и по лицу его блуждала задумчивая улыбка. Очевидно, он стопроцентно полагался на благоразумие сэра Реджи, которое не позволило бы ему начать резню в монастыре накануне столь важных событий. Раз так, то и я вмешиваться не стал, тем более что здраво оценивал свои шансы удержать от убийства человека, обученного искусству убивать с самого детства.
— Да ладно тебе, — сказал братан Лавр, поднося к оголенной и готовой разить стали руку и двумя пальцами отводя клинок от шеи. — Ты погорячился, я погорячился, но что мы, не пацаны, что ли, не сможем это дело перетереть? Теперь вижу, мужик ты реальный.
— Мужики в деревне сидят, — сообщил сэр Реджи, убирая меч за спину.
— Проехали, — сказал братан Лавр и снова обратился к Моргану: — И который из них?
— Он. — Морган указал на меня.
— Реально… — задумчиво потянул братан Лавр, удостаивая меня более долгим, чем в первый раз, оценивающим взглядом. — И знак есть?
— Есть, — подтвердил Морган.
— Покажешь?
— Перетопчешься, — сказал я. Ритуал оголения бицепса начал мне уже порядком надоедать.
— Как знаешь, — сказал братан Лавр. — У тех троих, что ты приводил раньше, тоже знаки были.
— Ты впустишь нас? — перебил его Морган. Слишком быстро перебил, на мой взгляд. — Или будешь держать у ворот до утра? Мы устали с дороги.
Довольно наглое заявление со стороны человека, который всю дорогу проспал на заднем сиденье одного из самых комфортабельных автомобилей моего мира и уж точно самого комфортабельного автомобиля мира этого, хотя бы ввиду своей уникальности, но монаху оно показалось справедливым, и он провел нас внутрь.
Монастырь, как и положено всякому уважающему себя монастырю, в столь поздний час был темен и пуст, так что ему не удалось поразить меня ни обилием верующих, ни особыми архитектурными изысками. Домики, деревья, кустики и гулкое эхо от наших шагов по мощенным камнями дорожкам.
Помещения, которыми одарили на эту ночь каждого из нас, нельзя было назвать кельями, но и до апартаментов они явно недотягивали. Большая полутораспальная деревянная кровать, стол и пара стульев, выцветший и полинявший ковер на полу, изображающий какую-то местную разборку гобелен на стене и добрый десяток воткнутых в стену факелов — вот и все убранство. На столе стояли графин с жидкостью и два стакана. Судя по цвету, в графине была не вода, или же местная вода имеет странный красноватый оттенок.
Братаны оказались парнями понятливыми и, несмотря на поздний час, принесли путникам поесть. Горячего, конечно, не было, но деревенский сыр, свежий хлеб и копченое мясо оказались весьма приятными на вкус и быстро наполнили желудок.
После трапезы я закурил сигарету, скинул куртку и прилег на кровать. Толщина матраса при первом же прикосновении к нему моего тела отрицала все потенциально возможные мысли о присущем членам ордена аскетизме.
Я чувствовал, что пришла пора пошевелить извилинами и осмыслить создавшееся положение.
Мне кажется, у Марка Твена в каком-то из рассказов была фраза: «У меня потрясающие запасы ума. Чтобы ими раскинуть, требуется около двух недель». Это про меня. Я не хочу сказать, что я тугодум, однако к процессу размышления подхожу долго и обстоятельно. В моем мире для того, чтобы сделать правильные выводы, нужно перелопатить чертовски здоровые кучи фактов.
И только я достал из загашника свою виртуальную лопату, как в дверь вежливо, но достаточно громко, чтобы разбудить и Спящую красавицу безо всяких поцелуев, постучали.