Понурый Балтия-джаз

Скворцов Валериан

Дитер Пфлаум, старый кригскамарад по Легиону, ныне лейпцигский обыватель, по-немецки добросовестно окучивал эту информацию целую неделю, а его связи в Германии не снились агентуре шлайновской конторы. Скорее всего, Ефим располагал опосредованными сведениями из своих источников, не заслуживающих, по его мнению, доверия, а потому требовалась перепроверка. Иначе зачем бы ему или его инопланетянам нанимать меня для прогулки в Лейпциг и устраивать это свидание в Таллинне на их, судя по всему, "спящей", то есть не используемой, и дорогостоящей явке, приберегавшейся,

возможно, для иных целей?

Пфлаум на сто процентов исповедовал доктрину своего народа: качество прежде всего. Сведения Дитера были высокой пробы. Контора Ефима, чем бы она не являлась, работала в иной традиции: беспрерывно качала в огромных объемах сведения из любых источников, которые после аналитических перегонок давали в конце концов тоже качественный продукт. Однако, подобная метода требует безграничного бюджета. А я на собственной шкуре давно ощутил: Шлайну выделяют деньги в обрез. В "Кофейной", отправляя меня в Лейпциг, Ефим впервые за последние пять лет не затеял безобразную, с моей точки зрения, торговлю по поводу гонорара...

Закомплексованные, затянутые тугим узлом взаимные счеты между людьми разведки и контрразведки пропитываются ложью не меньшей вязкости, чем у политиков. И если Ефим теперь лгал, даже по вдохновению, значит я, помимо сбора заказанной информации, оказался исподволь втянутым - или меня втягивали - ещё во что-то. Не дай бог, если в контрразведывательные действия. Другими словами, во встречный бой. В работу, за которую фрилансеры, во всяком случае единоличники вроде меня, не берутся из чувства самосохранения.

В силу объективной необходимости победить любой ценой руководство операциями "в поле" не различает, где кончается оперативная работа и начинается мясорубка на уровне терроризма... Сбор же информации - нечто вроде грибной охоты. Грибы можно распределить между желающими поровну.

В Москве речь шла о получении информации. Из какого источника касалось только меня. На том моей миссии полагалось бы и завершиться неким чеком на некую сумму. Предписание отправиться на Таллиннскую явку в музыкальной лавочке Велле поступило в Лейпциг от Шлайна в последний момент. Пришлось выезжать ночным поездом в Берлин, поскольку полеты на Восток производятся из аэропорта Шонефельд, как правило, по утрам, а из рейсов в балтийские страны имелся только один - на Ригу, где пограничная стража определенно обратила внимание на мой французский паспорт, когда я покупал на автовокзале билет до Таллинна.

И вот в довершение - грубая неискренность и примитивный балаган под мелодию "Сюку-сюку".

– Скажи-ка, Ефим, как называется то, чем мы теперь занимаемся? Это операция или что? Зачем понадобилась нести околесицу про собачье мясо, встречаться в этой гостиной, похожей на кабинет мамы-сан в провинциальном борделе? Зачем хромоножки-связные? Почему Таллинн, а не Москва? Отчего эта неуютная и чужая территория?

– Марика! Марика!
– крикнул Шлайн, будто взывал о помощи.

Он явно брал тайм-аут - подумать над ответом. Я тоже использовал перерыв,

чтобы погадать над его выкладками.

Определенно Шлайна озадачивала перспектива договариваться со мной о новой услуге, да ещё с сомнительным, судя по его напыщенности, исходом. Возможно также, что он действительно собирался предложить мне поработать с ним в паре, напрямую. Это поменяло бы отполированную схему наших неформальных взаимоотношений и могло придать им, боже упаси, какой-то статус. Раньше он меня нанимал. А теперь? Ему что же, предстояло меня вербовать?

Лживая заносчивость Ефима могла скрывать и смятение бюрократа, вынужденного принимать ответственное решение сходу, без предварительной прокачки ситуации и всех вводных...

Чуть выше, чем полагалось бы, занося ступни над ковром, девушка вошла с подносом, на котором стояли несколько банок пива, бутылочка кока-колы и два стакана. Нервным движением тонких пальцев с безупречным маникюром она откинула белокурую прядку на висок.

– Спасибо, Марика. У вас красивое колье. Янтарь и серебро?
– спросил я, пытаясь растопить напряженность.

Она не ответила. В ней чувствовалась враждебность.

Я представил себе, как где-то наверху, в жилых комнатах, она и её отец раздраженным шепотом только что обсуждали возможные последствия приезда гостей, появление которых с годами казалось все менее вероятным.

– Мне нравится, Бэзил, что ты быстро восстанавливаешь языковые навыки, - сказал Шлайн, когда девушка вышла.

– Это предложение застрять здесь, Ефим?

– Ладно, отступаю... Пей свое пиво...

Шлайн вдавил в подлокотник дивана край зубчатой пробки и ударом блинообразной ладони сбил её. Отхлебнул кока-колу из горлышка, издал утробный звук первобытного наслаждения, вылил остатки в стакан. Рыгнул.

– Извини, слишком газированное...

Ефим приходил в норму.

Пиво отдавало глицерином. Маркировка на банке была финская.

– Кто такие эти Тоодо Велле и Марика Велле?
– спросил я.

– Отец и дочь... Тоодо помогал в линейном развертывании пограничных застав на острове Сааремаа в сорок четвертом, способствовал в наборе агентуры. Разведотдел погрануправления числил его в штате. Давние доверительные отношения. Оба считаются нашими старинными друзьями.

– Ранен?

– Подорвались на старой мине. Спустя двадцать лет после войны. Вся семья. Собирали бруснику в закрытой зоне, имели допуск. Жена не выжила...

Я слил пиво в стакан из первой банки. Открыл вторую.

Ефим вертел в волосатой лапище бутылку. Манжета сорочки, рукава полупальто и блейзера едва доставали до запястья. На запрокинутом лице под очками, снизу, виднелись рыжие ресницы, затенявшие бесцветные, расширенные и неподвижные зрачки, словно у замороженного судака за стеклом рыбного холодильника в супермаркете.

Странно, но теперь, когда он готовился приступать к своей вербовке, я не чувствовал неприязни к этому бюрократу. А если бы я, Бэзил Шемякин, оказался на месте Ефима-чиновника, что же - поступил бы иначе?