Понять другого (сборник)
Шрифт:
— Никакого секрета нет. Это аппарат для определения некоторых биологических параметров.
— А точнее?
Неизвестный с иронической улыбкой взглянул на следователя:
— Для замера биотоков, определения биоритмов, вам же это трудно понять!
Ответы были заученно-быстрыми, но за ними улавливалась недоговоренность.
— Только для измерения и определения биоритмов?
На худом лице с мелкими чертами промелькнула растерянность. Резче выделились морщины на лбу.
— Ну, и для поправки их, если патологически нарушалась норма.
— Где вы работаете? — задал вопрос Трофиновский.
Неизвестный медленно
— В институте бионики.
— А кто вам поручил лечить больных?
Светлые глаза по-прежнему смотрели с вызовом, но Трофиновский заметил, что залысины вдруг взмокли. И это При том, что кожа лица была сухой, с мелкими портами.
— Я их, в основном, обследую. Вот шкала характеристик.
— Зачем в аппарате генератор?
В ответ — вскинутый подбородок, злой взгляд из-под бровей. Молчание…
— Вы проводите опыты в лечебных целях?
— Только для возвращения нормы. Только для их же пользы…
— О пользе поговорим отдельно. Так вот, вы спрашивали, почему у вас требуют документы…
— Уже понял, — махнул рукой неизвестный. — На основании бюрократизма и непонимания. Разве вам можно объяснить хоть что-нибудь. Добро всегда каралось.
Знакомым жестом он снова воздел руку ко лбу…
22
— Иван Степанович Кидько? Да, у нас. Выпускник факультета биофизики. Как говорится, с неба звезд не снимает, но не лишен способностей. Упорный. Готовит диссертацию.
— Тема?
— Сравнительная характеристика некоторых биоритмов мозга человека и животных.
— В каком состоянии его диссертация?
— Тема утверждена. Иван Степанович собирает материал.
— Каким образом?
— Обследует животных и людей, составляет графики…
— Вам известно что-нибудь о его аппарате НК-1?
— Он пользовался аппаратурой института. Но, простите, вы сказали — ЕГО аппарат? Я не ослышался?
— Совершенно верно. Он его называет нормализатором.
— Впервые слышу.
Покровительственные нотки исчезли из голоса профессора Богданова. Гладкое, словно тщательно обточенное, лицо выразило повышенное внимание.
— Я попрошу вас подробнее рассказать об Иване Степановиче.
— Э-э, видите ли, его личное дело…
— Я уже познакомился с ним в отделе кадров.
Профессор снял очки с модной квадратной оправой и тщательно протер стекла.
— Ну что я могу добавить?.. Вот аппарат — совсем другое дело. Верите ли, я и не знал, представить себе не мог, чтобы он…
— Извините, мы позже поговорим о том, чего вы не знали. А пока прошу ответить на мои вопросы.» Вот вы сказали, что он «не лишен способностей, упорный». Как это выражалось в его повседневной работе?
— Э-э, видите ли, у него бывали срывы, неудачи. Не сложились отношения с коллективом, с руководством, — Богданов метнул на следователя испытующий взгляд, — со мной, в частности… Поэтому боюсь быть необъективным…
— А вы не бойтесь.
— Ну что ж. У него есть определенные способности. Не такие большие, как ему хотелось бы. И… многие сотрудники считают его, мягко говоря, недостаточно одаренным…
— «Недостаточно» — для чего?
— Для научной деятельности. Пожалуй, ему было бы лучше потрудиться на производстве. Он более пригоден для выполнения стереотипных операций. Нет широты мышления, недостает воображения —
Профессор нервно почесал лоб.
— И…
— …провалился. Оппоненты отмечали примитивность методики, неглубокую разработку, даже недостаточность экспериментальных данных. Иван Степанович посчитал критику несправедливой, обозлился, конечно. Но не отступил, а принялся готовиться к защите вторично, хотя критика почти не оставила ему надежды на успех. Потому и говорю — упорный он.
— Не знаете, он навещает прежнюю семью?
— Редко. Бывшая его жена у нас работает, в другом отделе. Желаете поговорить с ней?
— Потом. А друзья у него были?
— Близких друзей, кажется, нет. Кидько — человек замкнутый. Впрочем, был один… не то, чтобы близкий… Скорее, не Друг, а покровитель. Но и с ним Иван Степанович поссорился.
— Из-за чего?
— Ему показалось, что я его недостаточно поддерживал на защите. И вообще он некоммуникабелен, неуживчив, а главное — обижен на весь мир.
— Как вы полагаете, в его обиде есть доля справедливости?
— Пожалуй. Ведь у нас его многие считали просто бездарностью. А это неправда. Как я уже упоминал, у него есть определенные способности. Вот, например, в технике он разбирается, неплохой экспериментатор, если работает под чьим-то руководством. Но его беда в том, что он сильно завышает свои возможности. Докатился до того, что себя решил считать нормой, а тех, кто способнее его, — ненормальными. Как-то по секрету мне «открыл», что талант — это вроде болезни. Собрал коллекцию сведений об опухолях головного мозга, которые якобы способствовали появлению гениев. Хуже всего то, что он подгоняет разрозненные факты, чтобы научно обосновать эти свои выводы, и обобщает их. Доказывает, что у такого-то — имярек — опухоль в левом полушарии давила на подкорку, заставляя ее работать интенсивнее, стимулируя воображение; а у другого активизировала ассоциативную память…
— Фальсификация?
— Не так просто. Видите ли, совпадения всегда найдутся. А некоторые безответственные ученые, особенно если они нетерпеливы и неопытны, подхватывают «сенсации», удивляют ими слушателей и слушательниц…
Они разговаривали еще долго. На прощание профессор подарил Трофиновскому свою книгу о мозге как управляющей системе и дал почитать еще несколько книг из личной библиотеки…
23
К допросу Трофиновский готовился долго и тщательно, основательно проштудировал книги, взятые у профессора Богданова, изучил подготовленное специалистами описание аппарата Ивана Кидько. Ученые единодушно пришли к выводу, что аппарат НК-1 является изобретением и может представлять интерес в биологии и медицине. У Трофиновского возникла одна навязчивая мысль-вопрос и не давала ему покоя. В следственном заключении он ее отражать не собирался, а прояснить ее полностью мог лишь один человек, вот только вряд ли он согласится это сделать. Невысказанная мысль мучила Трофиновского все дни, пока он готовился к допросу, доводила до неприятных сновидений. Павел Ефимович вставал с головной болью и задавал собеседникам — а в эти дни он разговаривал и с криминалистами, и с психиатрами, и с биофизиками — такие вопросы, на которые они однозначно не могли ответить.