Понять Россию. Опыт логической социологии нации

Долин Георгий

Перехват государственной системы неизбежно вел и к перехвату системы отношений с населением страны, которое стало рассматриваться лишь как объект поборов для кормления власти и не более того. Русские самодержцы вели себя по отношению к своим подданным практически так же как и монголо-татарские князья по отношению к подвластным территориями.

По мнению М.Н. Покровского в основу московских податных порядков легла именно татарская финансовая организация, «стершая или, по крайней мере, закрывшая все предшествовавшие», т. е. порядки, возникшие в Киевской Руси и естественные для исконно русской организации.

Татары стали для нас и родоначальниками

податной статистики. Они начали с того, что переписали все податное население, показав этим, что их интересовало не только то, сколько нужно взять дани, но и сколько ее можно взять.

Именно от татар пошло накладывание податных обязательств сразу на целую область, жители которой разверстывали податную тягу между собой как хотели и умели.

Именно татары сформировали начала крестьянского прикрепления к земле, не допуская перемещений, чтобы не спутать «числа». И эта крепость впоследствии свято береглась русскими князьями и легла в основу российской системы крепостного права.

Однако для московской власти признать открыто и недвусмысленно наследие моноголо-татарской государственной организации, значит предстать перед цивилизованным миром варваром. Для московского царя куда выгодней было представить происхождение своей власти не от пугающих Европу дикарей, а как Византийское наследие.

Поэтому предложенная в начале XVI века старцем Филофеем, иноком Спасо-Елизаровского монастыря формула «Москва – третий Рим» окажется весьма лепой нашим государям, как идеологическое оформление царских претензий на вхождение в «клуб» европейских государей при сохранении варварской сути своей власти «в домашнем обиходе».

И как показывает наша история, в дальнейшем этот прием напяливания кафтана европейского покроя на ханский халат при общении власти с западным миром, найдет довольно широкое применение.

Впрочем, складывающееся Московское государство неизбежно должно было нести на себе отпечаток дуализма. Ведь сам процесс его рождения был связан с одной стороны с наследованием системы аналогичной восточному деспотизму, с другой стороны с наследием реликтовых отношений, идущих еще от традиций первых русских княжеств, которые были близки к западной культуре политических отношений. И потому в Московской Руси в течение длительного времени функционировали такие органы общественного представительства как Боярская Дума, земское самоуправление и Земские соборы.

Боярская Дума как совещательный орган управления существовала еще в Киевской Руси. Тогда она не являлась частью государственного аппарата. С образованием единого централизованного государства Боярская Дума превращается в высший государственный орган страны. В состав Боярской Думы помимо государя входили бывшие удельные князья и их бояре. В ее руках практически сосредоточиваются наиболее важные властные функции. Боярская Дума является законодательным органом государства. Без ее «приговоров» законодательные акты не могли вступать в силу, а потому в политическом отношении она была приговорена к устранению, как институт, противоречащий новым политическим веяниям, идущим от татарского начала.

Правление Ивана IV

Особая роль в формировании самобытной государственности принадлежит первому царю земли русской Ивану IV, который, венчаясь на царство, собственно говоря, и «перехватил» окончательно власть монгольских ханов над русским улусом.

Однако самодержец восточного образца не мог бы стать таковым в земледельческой Руси, если бы он последовательно не разрушал институт

частного землевладения. Именно земля, которая обеспечивала воспроизводство самой жизни, могла обеспечить его подданным независимость от царского благоволения. Поэтому частная земельная собственность, освященная старинной вотчинной традицией как институт несовместный с самодержавной властью, должна была либо исчезнуть из практики организации хозяйственной жизни страны либо трансформироваться в служебное владение.

Серьезный удар по частной собственности на землю был нанесен Иваном IV с помощью опричнины. И хотя новейшие исследования показывают, что ставшие опричными земли были заселены в основном либо служилыми людьми, либо другими верными слугами государя (западные земли), либо были черносошными, а не были изъяты у традиционных собственников – это не меняет дела по существу.

Иван Грозный, вводя опричнину, хотел недвусмысленно показать «кто в доме хозяин» и что само бытие русских элит находится в полной зависимости от его личного благоволения. По мере укрепления самодержавного начала земля в Московском государстве все более становилась государевой, собственность на землю бояр и князей все более приобретала черты условно-служебного владения.

Кстати историки отмечают примечательный факт: если при Иване III знатные люди подписывались обыкновенными именами, то при Иване IV уже и люди знатные в обращении к государю используют уменьшительную, уничижительную форму имени, которую ранее использовали только люди незнатного происхождения.

Опричнина позволяла Ивану IV решить и еще одну важнейшую задачу – смену родовых, традиционных элит на новые, обязанные своим положением только ему лично. Новой социальной опорой власти должно было стать служилое дворянство, однако эта задача не была выполнена до конца в силу многих обстоятельств. Серьезнейшие неудачи в Ливонской войне, хозяйственная разруха заставила царя пойти на попятный в своих замыслах.

Задуманное оказалось ему не по плечу, однако дело было не только в самой личности царя, это было еще и несвоевременным по объективным обстоятельствам. Слишком сильны были живые традиции исконного жизненного уклада и страна должна была пройти еще немало испытаний, чтобы этот уклад настолько пошатнулся, что не смог устоять бы перед напором реформатора.

Кроме того, в XVI в. среднее и мелкое дворянство еще не обладало ни моральными, ни политическими потенциями, ни достаточным образованием и влиянием, чтобы оттеснить боярскую аристократию и занять ее место. «Худородные» дворяне не смогли стать еще по настоящему прочной опорой самодержавной власти. Предпосылки к тому окончательно сформировались только при Петре I.

И все же в результате опричнины в России был создан прецедент абсолютизма, который пока был вынужден если не отступить, то, по крайней мере, умерить свои дерзновения. В том числе и по разрушению традиционных для Руси институтов государственной власти. Боярская дума сохранялась, но стала более управляемой, потому что была подорвана экономическая независимость бояр от власти царя.

В традиции нашей официальной историографии утвердилась трактовка противостояния Боярской думы и московских царей как борьба консервативного и реформаторского начала. Однако это было борьбой «старого» и «нового» лишь в том смысле, что в ней отражалось противоречие между древнерусской традицией («генетически» близкой европейской сословно-представительной государственной системе) и недавно пришедшей к нам с Востока организации государственной власти.