Поп
Шрифт:
32.
А в Москве, вопреки демагогии Гитлера, никаких боёв не происходило. Дальше Шереметьево немцам приблизиться не удалось. Наступили ноябрьские праздники. Павел Судоплатов получил приглашение на торжественное заседание шестого ноября и праздничный военный парад седьмого.
Торжественное заседание проходило не в Большом театре, как до войны, а на платформе станции метро Маяковская. С одной стороны платформы замер поезд, двери его были открыты, а в вагонах поставили столы с бутербродами и разными напитками. Впрочем, всё выглядело довольно
На другой путь подали поезд с правительством. Сталин вышел из вагона в сопровождении Маленкова и Берии. Маленков обратил внимание Сталина на Судоплатова, и тот кивнул Павлу Анатольевичу. Из чего можно было сделать вывод, что вождь полностью осведомлён о его работе.
Члены Политбюро прошли в тот конец платформы, где располагались президиум и трибуна. Председатель Моссовета Пронин открыл заседание, а затем полчаса выступал Сталин. Говорил уверенно, без тени волнения. Никаких сомнений в том, что в ближайшие дни враг будет отброшен от Москвы. Ни единого слова о том, что правительство может перебраться в запасную столицу на берега Волги, в старинную Самару, ныне город Куйбышев.
Слушая его, Судоплатов чувствовал, как полностью исчезла, растворилась неуверенность в завтрашнем дне. В том, что рано или поздно Советский Союз одолеет фашистов, он до этого был убеждён, но что не сдадим Москвы — сомневались многие. Теперь же было ясно — древнюю столицу государства Российского Гитлеру, в отличие от Наполеона, не видать!
После заседания, проходя мимо Судоплатова, Сталин снова кивнул ему, улыбнулся и мимоходом проронил:
— Товарищ послушник.
И пошел, не оглядываясь.
На другой день стужа ярилась, снег валил и валил, и это давало надежду: немецкие лётчики не прилетят бомбить Красную площадь, по которой шли войска и уходили прямо на фронт. На пропуске у Судоплатова стоял штамп: «Проход всюду». Это означало, что он может даже подняться на трибуну Мавзолея и находиться рядом с самим Сталиным!
Перед парадом к Павлу Анатольевичу подошли Берия и Меркулов.
— Товарищ Судоплатов, — сказал Берия. — Будьте начеку.
— Если что-то чрезвычайное, немедленно поднимитесь на Мавзолей и доложите, — добавил Меркулов.
— Мы поддерживаем постоянную связь со штабом бригады, которая держит оборону на подступах к Москве, — доложил Судоплатов.
Но подниматься на Мавзолей ему не пришлось. Конечно, хотелось бы несколько минут постоять там, рядом с великим Сталиным, взирая на то, как сквозь густой снег, сурово печатая шаг, идут и идут полки на защиту столицы. Но для такого демарша нужен был какой-то тревожный повод, а его так и не представилось. И — слава Богу!
33.
В середине ноября батюшка отправился в Псков. С ним вместе ехал молодой учитель Комаринский, перед самой войной приехавший в Закаты с семьёй из Ленинграда. В дороге он приставал к батюшке:
— Дайте мне чёткие доказательства! Я не отрекаюсь от идеи существования Бога. Она мне даже кажется красивой и привлекательной. Но как образованный человек, я не могу умом согласиться. И в то же время, если получу твёрдые доказательства...
— Это
Древний Псков, заваленный снегом, выглядел куда лучше, чем осенью. Его будто обновили, подкрасили, принарядили.
— До чего ж Господь любит Россию, — говорил отец Александр, любуясь Псковским кремлём. — Это видно даже и в том, что Он дарит ей обильные снега. Снег — как наряд для невесты. Иная девушка в обычной жизни не так уж и хороша лицом, и неказиста, а приходит день ей замуж идти, нарядится в подвенечное платье — и краше этой белой невинности ничего нет на свете!
Расположенное в самом кремле двухэтажное здание Псковской Православной миссии утопало в сугробах, сквозь которые чьи-то заботливые руки прорубили узкие лазы высотой почти в человеческий рост.
— Экие сверкающие лабиринты! — восторгался отец Александр.
Поднявшись на второй этаж в кабинет нового начальника Псковской Православной миссии отца Николая Колиберского, батюшка был приятно удивлён неожиданной радостной встречей — у отца Николая гостил сам преосвященнейший митрополит Сергий.
— Отче Александре! Признавайся, у тебя есть осведомители и тебе донесли, что я тут! — басовито гудел он, целуясь с отцом Александром.
— А как же! Конечно есть! Сам благоверный князь Александр Невский. Он меня обо всём оповещает незримо и неслышно, — улыбался отец Александр. — Только не сообщает, что там с Москвой. Горит она или нет?
В первые мгновения кроме митрополита он никого не видел, но теперь, когда Сергий закашлялся, обнаружил, что в кабинете протоиерея Ефимова сидят и пьют кофе Лейббрандт и Фрайгаузен.
— Здравствуйте, господа Розенкранц и Гильденштерн, — созорничал отец Александр.
Немцы переглянулись, Фрайгаузен улыбнулся:
— Кто же тогда Гамлет?
Отцу Александру принесли чашку кофе, и он присоединился к беседе. Лейббрандт снова забыл про свой русский и по-немецки делился впечатлениями от своей инспекционной поездки: мол, он никак не ожидал увидеть такого религиозного подъёма среди населения, столь долго находившегося под гнетом большевистской атеистической пропаганды.
Фрайгаузен переводил:
— Мы полагали, что русский народ за годы советской власти полностью забыл Бога. Мы намеревались прислать сюда немецких католических и протестантских проповедников, а также священников Зарубежной Русской Церкви. Но то, что мы увидели, потрясает. Люди не только не утратили веру, но, кажется, даже сохранили её в большей крепости, находясь в пучине гонений! Священники созданной вами Псковской Православной миссии всюду встречают горячий приём, крестят, причащают, венчают, исповедуют сотни и сотни прихожан. У нас сложилось впечатление, что после исчезновения большевизма Церковь и само Христианство на Востоке переживают подлинный подъём. Вероятно, мы будем рекомендовать, чтобы в дальнейшем Русская Зарубежная Церковь исчезла путём вхождения в Русскую Церковь, находящуюся в самой России.