Попаданец на гражданской. Гексалогия
Шрифт:
— «Американские части выдвигаются к Кругобайкальским туннелям для их занятия. Перебрасывают пехоту на станцию. Принял меры к воспрепятствованию, в Култуке оставляю «Беспощадный». Приказаний от атамана Семенова получить не могу, связи нет. Мобилизую в Порту Байкал суда, организую флотилию, призову морских и военных чинов для движения на Иркутск и переправы надежных войск для подавления мятежа. Сам двинусь на Иркутск 29 декабря. В этот день атакую Глазково — промедление смерти подобно. Прошу ваше высокопревосходительство отдать мне необходимые распоряжения по Бодо. Буду на станции до 21.15,
— Это что за бред? — Колчак недоуменно пожал плечами. — Какой Политцентр? Что за восстание…
— Ваше высокопревосходительство, — в коридоре застучали шаги, и перед дверью встал задыхающийся премьер-министр Пепеляев. Он хрипел, не мог больше сказать слов и держался ладонью за левую половину груди. Но через минуту Виктор Николаевич отдышался и заговорил:
— В Глазково восстание. Склады на Батарейной захвачены. Я только сейчас говорил с Червен-Бодали…
— Прочитайте это, Виктор Николаевич, — Колчак протянул ему телеграмму Арчегова. Председатель Совета министров впился в нее глазами и скорее не прочитал, а проглотил написанные слова. Побледнел, смертельно побледнел и потрясенно прошептал:
— Все правда, только гораздо хуже. Намного хуже. Министр мне ничего не сказал о чехах.
— У ротмистра Арчегова информированность намного лучше. Интересно, откуда? И настоящий ли ротмистр ее послал? — Колчак говорил отрешенно — звенья цепи выстраивались одно за одним, нанизывались, как костяшки счетов на прутья…
— Лейтенант! Полковника Сыробоярского ко мне, немедленно! Разузнайте все про ротмистра Арчегова. И соедините меня со Слюдянкой, — еще осталось почти полчаса до назначенного срока.
Кивком простившись с премьер-министром, адмирал тихо закрыл дверь купе и устало опустился на диван. Странно, но он полностью верил словам Арчегова, и вновь на ум пришли костяшки счетов. Они наслаивались ровно, как деяния чехословацкого корпуса. Союзниками сделан последний их шаг — они предали его, они предали ту Россию, которая за них сражалась. Теперь все — итог подведен, счета выставлены. Адмирал устало закрыл глаза…
Раз пошли на дело…
(26 декабря 1919 года)
Слюдянка — Култук
Плотно прижавшись к заснеженным шпалам, Ермаков прополз немного под вагоном, осторожно выглянул из-под колесной пары. Часовой уже не ходил; прижавшись спиной к стенке, он задумчиво клевал носом. Да оно и понятно — сочетание мороза, теплого тулупа и изрядной дозы самогона действует на любого караульного просто убойно.
Часовых оказалось не шестеро, как до того было, а только двое — в начале и конце короткого эшелона из десяти вагонов. Уход русских воинских эшелонов и бронепоездов в сочетании с празднованием католического Рождества резко снизил бдительность бравых американских вояк. Часовых везде уменьшилось втрое, а кое-где были даже сняты на ночь выставляемые посты. Но капитан Смит
Ермаков осторожно выполз из-под вагона и быстро отвалился в сторону. Наделать шуму он не боялся — на соседних путях яростно трудился маневровый паровоз, и звуков от него было предостаточно, роту марширующих солдат заглушит.
И потому ротмистр уже без всякого стеснения, с изрядной наглостью, шариком подкатил к американцу со спины и шарахнул бедолагу в затылок рукоятью «трофейного» пистолета.
«Кольт» не уступил обычному молотку по эффекту своего воздействия на черепную коробку — американец рухнул на снег подрезанным колоском, выпустив из рук винтовку. За спиной заскрипел снег, и Константин повернул голову — так и есть, казаки уже управились со своим часовым и бежали к нему. Еще два станичника должны были остаться на хвостовой площадке.
— Кузьма, бери фонарь, сигналь на «Грозный»! — Ермаков удобнее примащивал часового, закрывая его лицо шерстяным шарфом. Ну его к черту, а то поморозит себе морду, а так часок на морозе перебедует, пока смена новая подойдет. Убивать часовых они не планировали — зачем парням Рождество портить да напрасно их товарищей злобить…
Казак быстро щелкал створками железнодорожного фонаря — короткие проблески света были далеко видны. Константин напряженно вслушивался в темноту и медленно считал секунды. И когда волнение уже подкатило тягучим комком к горлу, рельсы тихо зазвенели. А вскоре из темноты на лунную дорожку медленно выплыла контрольная платформа, а за ней показался темный ящичный корпус бронеплощадки.
Через минуту «Грозный» мягко стукнул состав теплушек, громко лязгнула сцепка. Соскочившие с платформы десантники быстро закрепили трофей, затем несколько раз щелкнули фонарем, подавая сигнал машинисту. Но Ермаков не стал дожидаться — ротмистр быстрым шагом дошел до носового броневагона. Вскочил по лестнице уже на ходу — бронепоезд тронулся и тихо пополз в обратную сторону, к Култуку, к туннелям…
— Удалось, господин ротмистр! — капитан Белых поддержал командира за локоть, втянул в темный прямоугольник дверного проема.
В целях маскировки лампы внутри броневого корпуса не зажигали, и Костя с непривычки несколько раз ударился то о пулемет, то о какие-то выступающие углы. За спиной лязгнула дверь, перестук колес стал убыстряться, а вагон начал раскачиваться. Удалось, действительно удалось…
— Я прошу прощения у вас, Константин Иванович! — на полку рядом с Ермаковым присел Белых, капитан мял в руке перчатки. — Не верил, что такое возможно. И даже когда вы американца вчера, верзилу откормленного, с ног одним ударом свалили, не верил. А сейчас поверил…
— Да бросьте вы, Петр Федорович, все нормально, — Ермаков снял с плиты печки закипевший чайник, налил в кружки себе и капитану крепко заваренный, пахучий чаек. Бросил следом по куску колотого сахара, миска с которым стояла на полке.
Хорошо устроились «танкисты», как мысленно он их называл — теплый закуток есть, свет от керосиновой лампы, а еще можно согреться чаем с сахаром, перекусить хлебом, салом и сухарями. А то и поспать сотню минуток — топчанов-то два, по бортам расположены.