Попаданец Сашка
Шрифт:
– Назад! – приказал Моэрт, и надсмотрщик повернул вспять. Муфата уже успокоился и, повернувшись к Моэрту, хрипло сказал:
– Сорок пять!
– За одну? – усмехнулся ближний графа.
– Но это еще сырой товар. Кого-то придется попортить, а это убытки.
Моэрт рассмеялся.
– Здесь только один мальчишка. Да и то, если ты захочешь его кастрировать, то умирает лишь один из трех. Зато ценность товара возрастает вдвое. Или втрое. Я это знаю. Семьдесят!
– Ваша милость, а если они наложат на себя руки? Я разорюсь. Пятьдесят!
– О ценном товаре следует заботиться. Не оставлять без присмотра. Шестьдесят пять!
– Климат
– Белый плотный тент над парой повозок и побольше воды впрок. Все это стоит несколько лишних медянок. Но учитывая наше давнее знакомство, называю последнюю цифру. Шестьдесят. Или соглашаешься, или я предлагаю товар Ираиму.
– Согласен. Но много ли я заработаю?
– Заработаешь. И прилично заработаешь. Если не возьмешь вдвойне, то я буду считать тебя самым плохим купцом в Хаммие.
– Этих крепко связать и не спускать с них глаз, – приказал Моэрт надсмотрщику. – А двух старух отведите к мальчишкам.
– А что за мальчишки, мой благодетель?
– Три очень юных баронета, маленький виконт, – Моэрт с насмешкой смотрел на Муфату, стремясь его подзадорить, и это получилось.
– О, господин! А они продаются?
– Хочешь тоже купить?
– О, господин, вы как всегда прозорливы!
– Но ты же говорил, что денег у тебя мало. Шестьдесят золотых ты уже сторговал.
– О, мой повелитель! Я мог бы занять денег в долг. И даже уже буду занимать, потому как у меня нет с собой шестидесяти золотых. Возможно, даже придется кого-нибудь перепродать прямо здесь.
– Хочешь взглянуть на мальчишек?
– О да, мой господин.
– Эй, отведи старух к мальчишкам.
Подойдя к другой камере, стражник открыл дверь и втолкнул туда двух пожилых женщин, Муфата вошел следом, глаза его алчно горели.
– О!.. Это и есть виконт? – работорговец указал на худенького русоволосого мальчика.
– Да, сын виконта Чавила. Слышал о таком?
– Да, господин. Сколько вы хотите?
– Они не продаются.
– Господин, за этого я дам семь золотых!
– Вот как? Бьюсь об заклад, ты уже имеешь заказчика, который заплатит не меньше двадцати.
– От вас нельзя ничего скрыть, ваша милость. Есть, есть такой, он как раз хочет худенького и светленького, но с титулом.
– Бедный твой заказчик, но ему придется обойтись простолюдинами. Эти мальчишки не продаются. Приказ графа. И я его никогда не нарушу, – ответил Моэрт, выходя из камеры. – Старух тоже связать и следить! – бросил он через плечо стражнику.
– Но почему, мой господин?
– Они тоже пойдут храмовникам.
– Такой ценный товар отдать на закланье? Поменяйте их на других. Я вам пришлю сегодня же похожих!
– Нет. Эти пойдут в храмы.
– Маленького виконта жалко, – не отставал работорговец. – Такой хорошенький и оркам в пищу! Я вам достану несколько светленьких и худеньких, его возраста, простолюдинов. Они дешево стоят. Отдайте их храмовникам.
– Нет. И больше разговора не будет.
Когда уже стало смеркаться, из двора замка выехало две подводы, что приехали в Тарен из Лоэрна. Их охраняли все те же десять солдат. Но вместо Моэрта с ними ехал Муфата, только что расставшийся с шестьюдесятью золотыми. Но он совсем не переживал, а был весел и радостно возбужден. А Моэрт, положив, тяжелый мешок с золотом в укромное место, наконец-то принял освежающую ванну.
Утром следующего дня, когда солнце уже встало довольно высоко и начинало припекать, из ворот замка выехала повозка в сопровождении одиннадцати всадников. Конечно, лучше было выехать на рассвете, при утренней прохладе, но Моэрт попросту проспал, расслабившись после вчерашней весьма успешной сделки. Правда, золото поступит в казну графа, но и ему перепадет шесть золотых. Теперь оставалась последняя часть задания – отвезти последних шестерых пленников храмовникам. По прикидкам Моэрта он успеет это сделать еще до заката, к тому же устроив часовой привал в самый разгар жаркого дня. А на обратном пути, когда не нужно следить за пленниками, можно остановиться на ночь и в придорожной гостинице, благо здесь есть как раз такая, вполне ему подходящая. И племянница хозяина трактира не откажется провести с ним предстоящую ночь.
Лайс лежал со связанными за спиной руками и смотрел в потолок повозки. Сегодня он даже не обращал внимания на боль в стертых до крови запястьях. Он ведь не глухой, да и другие мальчишки прекрасно слышали последние слова этого негодяя Моэрта, которые он сказал работорговцу, выходя из их камеры. Их везут оркам-храмовникам, а те передадут своим жрецам для совершения обряда жертвоприношения. Еще недавно это его не касалось, и он, когда речь заходила о жертвоприношениях, даже не задумывался об этом. Ну, жертвоприношения, они существуют в Атлантисе, но это где-то далеко и не имеет к нему никакого отношения. А теперь он скоро узнает все это сам. Ему перережут горло. Или сбросят в раскаленную пасть медной статуи, и он живьем сгорит. И ничего сделать уже нельзя. Вязать они умеют. Но даже если и удалось бы сбросить веревки, разве сбежишь от десяти солдат на лошадях? А если кинуться на одного из них? Гибель от меча – благородная гибель. Но и этого не будет. Солдат даже меч не будет обнажать. Просто его оглушит. И тогда снова путь к ужасной и позорной смерти. Смерть. Значит, так и не удастся отомстить за убийство отца, рабство матери и Тирта. И никто не продолжит их род.
Баронесса Фрастер, бабушка Грейта и Энрика, рассказала внукам, его друзьям, что ждет его младшего брата. Вчера, когда баронессу и старую графиню втолкнули в их камеру, она долго о чем-то разговаривала с его друзьями, а они странно на него посматривали. Потом, уже сегодня утром Грейт и Энрик ему все рассказали. Тирта ждет не просто рабство, он не сможет стать мужчиной. Никогда, даже если выживет. Еще баронесса сказала, что шестилетних мальчиков, проданных в рабство, в Хаммие так дрессируют, да-да, слово-то какое – дрессируют, что они забывают все: дом, родных, старую жизнь, думают только об одном: как не разгневать хозяина, как ему угодить.
Лайсу особенно стало обидно даже не за свою предстоящую неотомщенную гибель, а за Тирта, которому скоро предстоит ползать перед мерзким хаммийским хозяином. Лучше смерть, чем такая жизнь. Но смерть ждет его, а не Тирта. Если бы Лайс попал к хаммийцам, то он постарался бы убить как можно больше этих грязных тварей, прежде чем убили бы его. Но ему четырнадцать, и он крепкий парнишка, а Тирту всего шесть. И они его сломают. В шесть лет и его, Лайса, сломали бы. Братишка, маленький шалопай Тирт, он вырастет мерзким жирным евнухом. Хорошо, что отец погиб, не узнав об их судьбе.