Попаданка ледяного дракона

Свадьбина Любовь

Треск стекла.

Топот сапог.

Ворчливые голоса.

Я дышу так неглубоко и медленно, что сама себе начинаю казаться трупом.

Я вслушиваюсь.

В жалобы на то, что начальство опять в тепло и уют ушло, а простым смертным тут работать.

Стенания, что утилизация волшебных грибов дело хлопотное и вообще такие тыщи в огонь кидать жалко.

Но жалко, не жалко, а, судя по грохоту, стеллажи с грибами разбирают и вытаскивают наружу.

Бесконечно долго. Муторно. Убийственно.

Топают.

Гремят. Ворчат.

– А с трупами что делать?

– Да нашим некромантам сдадим, чего добру пропадать!

Как приговор. Желудок судорожно сжимается, пытается избавиться от завтрака. Но я держусь.

Бесконечно долго выжидаю, когда прекращают греметь полками грибов.

Шаги приближаются к холодильнику.

– Слушай, – кто-то останавливается в дверях, – а давай практикантов вызовем, пусть они трупы таскают. Негоже нам, старикам, грязной работой заниматься.

– Гы-гы-гы!

Топ-топ-топ гремят казённые сапоги, поскрипывает разбитое зеркало на ступенях наверх. Чудовищный грохот стихает, остаётся лишь мерное бормотание нескольких мужчин.

Минуту или две я жду в нервном оцепенении.

Удивительно, но мышцы совершенно не окоченели от холода. Единственное, что мешает двигаться – страх. Но я сползаю со своей полки и, опираясь ногами на нижние, бесшумно спускаюсь.

Быстро стягиваю сапоги и выглядываю в коридор: пусто.

Кто-то бубнит за приоткрытой дверью кабинета. Чем ближе, тем отчётливее монотонный голос:

– …кинжал с трёхгранным лезвием и змеёй на рукояти. На лезвии гравировка на языке драконов.

Что-то щёлкает. Я застываю. Капли пота стекают по вискам и вдоль позвоночника.

– Так, – бубнит дальше невидимый мне человек в кабинете. – Номер восемнадцать: лук чёрный. Без стрел. На рукоятке надпись на старолирнийском: «Он проклинает человека, пробивая все щиты».

Снова что-то щёлкает. Похоже, лук куда-то положили.

– Номер девятнадцать: подставка из костей руки. Предположительно эльфийской или человеческой.

И опять что-то щёлкает.

– Номер двадцать… оркский кинжал с плоским лезвием.

Крадучись, проскальзываю мимо двери, даже не смотрю внутрь: некоторые люди чувствуют взгляды, да и мой испуганный вид выдал бы меня с головой, а так мало ли кто прошёл, может, зомби.

– Номер двадцать один. Шило с агатовой рукоятью и серебряной оплёткой.

Меня не заметили!

По ступеням рассыпаны осколки, основательно размяты сапожищами. Да, зря я сапоги сняла, но… Вдох-выдох. Собраться с духом, просмотреть весь путь.

Натянуть сапоги – и вперёд.

Я переступаю через скопления стекляшек. Мелкое зеркальное крошево скрипит под подошвами, но, кажется, никого это не смущает.

– …номер двадцать три: нож для бумаг…

Выскользнув из подвала, несусь в столовую: там ничего ценного нет, портьеры толстые и широкие, окна довольно большие

и выходят на боковую часть дома.

В столовой никого. В коридоре у входа снова гудят голоса. Подскочив к окну, тяну шпингалеты. Они легко выскальзывают из пазов, и эта лёгкость даёт надежду на то, что с остальным проблем не будет.

Придерживая одну раму, тяну другую – и о чудо: деревянная конструкция легко распахивается. Взобравшись на подоконник, спрыгиваю в сугроб. Закрыв раму настолько, насколько хватает силы дрожащим пальцам, прижимаюсь к стене дома и загребаю на себя снег. Холода я не боюсь, а бежать некуда.

Бежать просто опасно: вдруг кто-нибудь наблюдает из другого окна? Даже если окно надо мной распахнут, никто не подумает, что я так и сижу под ним. Главное, разрыхлить сугроб достаточно естественно на вид, чтобы ни у кого не возникло желания его ворошить.

А ещё было бы здорово, если бы сейчас повалил снег и замёл мои следы…

Граница империи Эрграй и королевства Озаран, излучина Пасть дракона

Небо заволакивает тьмой ночи. Свернувшийся калачиком, присыпанный колючими снежинками, Саран лежит в поле, и всё его застывшее в полузабытьи сознание наполнено рёвом реки, плеском воды.

Кто-то тыкает его в плечо, тыкает снова и снова, раз за разом, но Сарану не хватает сил разлепить смёрзшиеся ресницы. Он проваливается в забытьё, полное иллюзий, сладких видений, треска мороза и рёва бешеного дракона, что кидается на лезвия прибрежных камней. Раз за разом, бесконечно.

Тычки всё сильнее, настойчивее.

– Краа! Краа! – орут Сарану в ухо.

И он выныривает из забытья, осознаёт свернувшееся калачиком тело, птичьи лапы на плече. Клюв, долбящийся в руку. Ярость обжигает Сарана, мгновенно наполняя мышцы взрывной силой. Когти вонзаются в птичье тело, несколько капель крови разливаются по голубоватому в вечернем сумраке снегу. Саран запрокидывает голову, позволяя алой жидкости струиться на язык, проникать внутрь, наполнять ослабевшее тело силой…

***

Немного насытившись, Саран сворачивается калачиком. Даже этой толики тепла и чужой жизни, отрывистой ночи сна ему хватает, чтобы человечески-драконье тело отчасти восстановилось.

Утром Сарану попадается ещё несколько глупых птиц.

Когда восходящее солнце заливает алым весь горизонт и ледяное поле, набравшийся сил Саран подходит к краю реки.

Вода пенится, взвивается на острые грани созданных магией камней, которые ей и за тысячелетия не изгладить.

Каменные лезвия усыпают берега, грозясь разрезать безумца, который попытается пробраться мимо них к бурной воде или вылезти из неё.