Попал
Шрифт:
Я показал притихшему хозяину ювелирной лавки порезанный сюртучок.
— Ваше счастье, что покойник не достал своим ножичком до моей печени. Если этот «Сом» меня бы укокошил, то мои друзья сильно бы огорчились. И прежде чем отправить вас к вашему Яхве, вот этот симпатичный молодой человек, вам бы все пальчики молоточком размозжил. Все до единого! И на руках и на ногах. Нравится ему это дело. Мы его за это Тором зовем. Как! Вы не знаете кто такой Тор! Ну как-же! Разве вам не знаком скандинавский эпос? Что! Даже оперу господина Вагнера не слышали? Нда! Какие-то необразованные ювелиры нынче пошли. Ну хоть «Тору»-то свою знаете? А впрочем
Я не знал упоминается ли Тор в вагнеровских операх, поскольку кроме увертюры из «Гибели богов», да еще «Полета валькирий» ничего не слышал, да и оперу видел единственный раз в той жизни, еще до того как познакомился с Ленкой, своей будущей женой. Одна из моих девушек водила меня по театрам, с целью повысить мой культурный уровень. Однажды затащила на оперу «Фигаро», которую привезли в наш город артисты из Новосибирска. Я конечно к тому времени Бомарше читал и решил, что мне и впрямь не помешает приобщиться к высокому искусству. Приобщился! Особенно меня восхитила певица, которая изображала семнадцатилетнюю Розину. Дама далеко за пятьдесят и весом за сто килограммов грациозно порхала по сцене нашего старого театра, и я всерьез опасался, что изношенные доски сцены не выдержат и Розина ухнет в тартарары. Так, что из меня еще тот знаток оперного искусства, но господин Гуревич М. И., думаю, не далеко от меня ушел в этом вопросе.
Пухляш, между тем, смахнул рукавом обильно выступивший пот и, вернув руки на стол проговорил, чуть дрогнувшим голосом:
— Что вы хотите?
А ведь неплохо держится хлопец. Другой бы на его месте растёкся желтой лужицей, а этот хоть и боится, но держится и похоже после моих слов о возможности договориться, уже начал крутить шестеренки в своей голове, стараясь видимо просчитать возможности. Даже немного зауважал хитрого еврея. Ладно уважение уважением, а давление на его психику ослаблять не буду. Тем более раз я назвался Остапом Бендером, то надо соответствовать, хотя до Ильфа с Петровым мне как до луны.
— За то что подставил меня под нож, мой дед свирепый янычар Реджеп-оглы потребовал бы отрубить тебе голову, а дом твой сжечь вместе с семейством. — Говоря это, я смотрел ювелиру в район переносицы, слегка расфокусировав взгляд. Читал где-то, что это очень нервирует оппонента. Посверлив бедного еврея полубезумным взором, добавил:
— Но моя мама, Двойра Мордухаевна, была мудрой женщиной и всегда говорила мне: «Ося — мальчик мой не бери пример с этого шлемазла Реджепа. Он ведь плохо кончил наколовшись на штык усатого русского поца. Слушайся маму — она тебе плохого не посоветует. Не убивай никого без особой на то нужды, ведь от покойников нет никакого толку, а с живого можно поиметь свой гешефт». Я маму свою люблю и слушаюсь, но и дедушка Реджеп не чужой мне человек, поэтому выбор у вас не велик: или я сейчас отдаю вас в руки Тора, а после режу вам глотку и жгу вашу лавчонку, или вы покупаете у меня вот эти камешки за десять тысяч рублей. — С этими словами я выложил на стол два бриллианта и три необработанных изумруда.
— И так милейший! Ваш выбор?
— Но у меня нет таких денег! И эти камни не стоят десять тысяч?
— Неужели? И сколько же они по вашему стоят. Только не говорите снова, что пятьдесят рублей, а то я сильно разочаруюсь в вас как в специалисте. Назовите реальную цену.
— У
— Ну вот уже лучше. Хорошо! Вы меня уговорили. Пять тысяч рублей и камни ваши.
Увидев, что осмелевший ювелир открыл рот, чтобы возразить, сказал:
— И не торгуйтесь! Это последняя цена.
Для стимуляции процесса купли-продажи засунул свой пистолетик в кобуру, резко выдернул свою недошпагу из трости и приставив острие к подбородку враз побелевшего пухляша, прошипел ощеряясь:
— Деньги на бочку! И быстро! Жид пархатый! — Видя, что тот от нежиданного и резкого перехода от почти интеллигентной торговли к бандитскому наезду, может наделать в штаны, решил снизить градус давления на психику бедного еврея. Убрав от подбородка лезвие, похлопал недошпагой ему по плечу:
— Успокойтесь милейший! И ведите нас в закрома. Давай-давай! Не тормози!
Тот с трудом встал со стула и на подгибающихся ногах подошел к вычуреннуму шкафчику, взялся за него двумя руками и оглянулся на меня, видимо не веря окончательно, что его грабят. Я не дал ему повода усомнится в серьезности моих намерений, слегка подтолкнув под задницу клинком. Тяжело вздохнув, он легко отодвинул шкаф, потом пошарив пальцами по стенке, открыл совершенно незаметную дверцу, за которой обнаружился вполне себе солидный сейф.
— Ух ты! Оригинально! — Восхитился я. — Чего топчешся, вскрывай копилку.
Пухляш, закрыв собой обзор, начал чем-то тихонько щелкать. «Код набирает» подумал я. Потом он снял с шеи крестик и сунул его в скважину повернул два раза и взялся за ручку, чтобы открыть дверцу.
— Стоп! — Он остановился и вновь оглянулся. Я зашел ему за спину. — Теперь медленно открывай. Открыл? Отойди чуть в сторону. Тор смотри за ними.
Я глянул на Митьку и ухмыльнулся. Даже в маске парень выглядел офаноревшим. Вобще-то Митька молодец, даже звука не издал слушая тот бред, что я нес. Дождаввшись от него согласного кивка, кончиком своего ножика-переростка открыл пошире дверцу сейфа и осторожно, не приближаясь, заглянул внутрь. Не обнружив на полках ни пистолета, ни бомбы, ни каких либо других сюрпризов, подошел поближе и пошевелил шпагой пачки денег и какие то шкатулки. Денег было явно больше чем пять или даже десять тысяч.
— А вы, милейший, шалунишка и врун. — Сказал я понуро стоящему пухляшу, с которым произошли разительные изменения во внешности. Из него как будто выпустили воздух и вместо, розовощекого довольного собой и жизнью, толстячка, передо мной предстал обрюгзжий, потный мужик, страдающий одышкой и ожирением.
— Кому стоим? Давай милейший отслюнявь мне мои пять кусков. И пошевеливайся.
Тот подошел к сейфу, взял две не слишком толстые пачки и присоеденив к ним еще десяток ассигнаций, обернулся ко мне протягивая деньги. Я указал клинком на стол.
— Сюда клади!
Он шаркая подошвами, подошел к столу, положил деньги и застыл глядя на меня глазами побитой собаки. «Э как расстроился болезный. Прям с кровью от сердца отрывает».
— Ну что вы опять застыли как памятник Дюку Ришелье, закрывайте уже свои закрома.
Гуревич с недоумением и робкой надеждой посмотрел на меня. Пришлось попенять недоверчивому еврею:
— Неужто, милейший, вы подумали, что я буду вас грабить?
Тот всем своим видом показал, что именно так он и подумал.