Попасть - не напасть

Гончарова Галина Дмитриевна

Так что я отправила побрякушки законным владелицам и порадовалась. Все, больше этого груза на моей совести нет. Я страховалась тогда, это было. Но воровкой быть никогда не хотела.

Но мне просто повезло. Повернись дело иначе - и эти побрякушки могли мне жизнь спасти.

Второй пункт...

Кладбище.

Андрей Васильевич.

Я успела узнать и где его похоронили. Так что цветочный магазин на очереди. Мне нужна большая красивая корзина цветов. Четное число.

И лента с надписью.

'С

любовью'.

Больше я ничего не напишу. Права не имею. Да и кто я Андрею Васильевичу? Не родственница, не подруга,, не, не, не...

Просто одинокая душа, такая же, как он сам.

Просто человек, который ему обязан жизнью.

Как же грустно и тоскливо, когда уходят хорошие люди...

***

На кладбище было тихо и грустно.

Те же кипарисы, те же обелиски, только имена другие.

Вот и нужная мне могила, покамест с простым деревянным крестом. Потом, через годик, когда земля осядет, можно и обелиск ставить.

Простой холмик, цветы уже убрали...

Я поставила корзину на землю. Плюнула на все и присела рядом.

– Вот я и пришла, Андрей Васильевич. Здравствуйте...

Песок легко пересыпался между пальцами. Бездумно так...

Шумели деревья, Ваня, которому я на руки передала малыша Нила, отошел подальше, и слышать меня не мог. А мне так хотелось с кем-то поделиться...

– Я была в Березовском, Андрей Васильевич. Выполнила вашу просьбу. Как же вы так, не дождались...

Мешочек с землей легко открывается, черная сухая пыль сыплется между пальцами, смешивается с песком, словно бы растворяется.

– Она вас тоже помнит, Андрей Васильевич. Помнила. И ждала. Сейчас душа Алины свободна. Надеюсь, что и ваша тоже... я пока еще ничего не знаю о некромантии, не знаю о своей силе, ничего не знаю. Только вот связями обросла, как корабль - ракушками. И очистить все рука не поднимется, люблю я их всех... А еще меня во что-то непонятное тащат. У всех свои планы, замыслы, и никто со мной считаться не будет... выжить бы...

Слезы медленно капают на сухую землю. Сочувственно шумит ветер. И мне очень-очень грустно.

Ничего.

Здесь можно расклеиться. Можно позволить себе поплакать. Побыть самой собой, хотя бы недолго. Не Железным человеком, а просто, обычной женщиной.

Через два часа я ухожу с кладбища полностью спокойная. Глаза красные, лицо слегка опухло,, ну и что? Мне теперь и поплакать нельзя?

Отвяжитесь все, у меня токсикоз! И только посмейте сказать, что его не бывает сразу после зачатия!

***

Вот и особняк Храмова.

Мраморная лестница, ухоженный сад, я выхожу из кареты и начинаю подниматься... Словно кто-то дергает меня за руку.

Ай!

Подворачивается нога, я падаю на одно колено, звонко вылетает мраморная

крошка из ступеней, обиженно верещит придавленный Нил,, что-то кричит отчаянно Ваня...

Все сливается в одну какофонию звука, благо происходящего я не вижу, лежа чуть ли не носом в ступеньку...

Мысль у меня одна, но очень 'умная'.

Хорошо хоть до этого киллера Нил не доберется. А то скажут - мор на убийц напал.

Потом к ней прибавляется вторая.

Интересно, кому ж я так мешаю?

Да и вообще, пора бы и честь знать? Погостили в столице - надо рвать когти в провинцию, пока мне их вообще не оторвали.

***

Меня кое-как затаскивают в дом.

Храмов ждет в гостиной, он явно недоволен. Интересно, чем? Покушением?

Ага, если бы.

Ответ находится быстро.

На столе стоит роскошная корзина с белыми розами, ничуть не хуже той, что я оставила на кладбище.

– Это что?

– Это, Машенька, прислал цесаревич.

Ответом супругу становится приоткрытый рот и хлопающие глаза. С какого, простите, черта? Я ему что - авансы раздавала?

– И вот это...

'Вот этим' оказывается приглашение на бал, который состоится через четыре дня. Все там же, в Кремле...

– Ёжь твою рожь!

– Не слишком дипломатично, но верно по сути.

– И что теперь делать?

Храмов разводит руками.

– Судя по всему, его высочество заинтересовался вами, Машенька.

Дальше генерал-губернатор дипломатично делает вид, что не слышал адреса, по которому я адресую цесаревича.

Заинтересовался он!

Ага, два раза!

Ему не Маша Горская интересна, а единственная женщина, которая перед ним не расстилается в восторге плюшевым ковриком. Что - не так?

Это же судьба. Положи рядом с котенком игрушку - и ему будет плевать. Попробуй отобрать эту игрушку - и тебя тут же настигнет возмездие в виде кошачьей лапы. Надо было сразу идиотский восторг изображать, надо!

Не додумалась.

Дура.

А теперь что делать?

– Ничего, - мрачно отозвался Храмов.
– Уезжать побыстрее, благо, моя должность не предполагает долгого отсутствия в Березовском.

Я злобно зашипела.

– Может, мне его изнасиловать?

– Цесаревича?

Храмов посмотрел дикими глазами, потом понял, что я шучу, и рассмеялся.

– Ох, Машенька...

– Я не шутила, - я как раз представляла, как пристаю к цесаревичу, хватаю его за воротник, применяю прием... и дальше все по тексту. Какому?

Камасутры начальника.

Залюблю так, что ноги таскать не будешь, гад! Отловлю, вылюблю, выкину...

Кто сказал, что бабы не могут мужиков насиловать? Даешь феминизьм! И сто пятьдесят оттенков... неважно какого! Все равно - не отвертятся!