Поперека
Шрифт:
Решил сделать краткий перерыв, попил кофе с Анатолием Рабиным и Васей Братушкиным и подключился к сети Интернета. Надо посмотреть почту.
Итак, скопилось три письма. Качаем! Откуда же они? Ого! [email protected]... От Жоры Гурьянова из Штатов! Да целых два от него! Давно он не писал... аж с весны. Но первым по порядку поступления засвечивается письмо из Института им. Вернадского: последние пробы лаборатории проф. Попреки П.П. показали большой процент урановых, подробности письмом. Надо полагать, нептунием и кюрием дело не ограничилось?! Что же за ЧП произошло некогда на реакторе и когда именно?
Но скорее прочтем послание Жорика, этого очкастого крокодила:
“НЕДОУМЕВАЮ, старина. Ты продался нашим, то есть НЕНАШИМ? Они спят и видят, как вытеснить с атомного рынка Россию. На худой конец по демпинговым ценам ОЯТ перехватит Казахстан. А мы (вы) останемся с носом. Я тут и то не боюсь идти против ЭТИХ, сру я на их ЦРУ... Гурьянов”.
Что такое?! Очень резкий для интеллигентного Жорика текст. С чего это он?! Кому я продался? Что во втором?
“Ты оказался куда меньшим патриотом Сибири, чем даже я. Может быть, тебе наши (НЕНАШИ) крепко заплатили? Но ты же знаешь – в конце концов всё всплывает, как цветок. Я огорчен и при встрече тебе не то что руку – ботинок не подам, мадам. Гур”.
Невероятно! Что за бред?!! Петр Платонович читал и перечитывал послания своего ближайшего на свете друга, умнейшего физика, уехавшего к великому огорчению Попереки лет семь назад в США и там получившего лабораторию. Его что, дурно информировали? Он что, забыл: Петр человек не продажный? Сам говорил о нем: волк – человек честный. Почему вдруг переменил мнение? Если ему хоть кто-то из Сибири мог что-нибудь написать, то мог написать лишь одну правду: Поперека обнаружил огромную радиоактивную зону за городом и вдоль самой чистой реки Сибири. Разве то, что он категорически против завоза чужих ОЯТ, работает на США? Отчего же тогда американцы поощряют переработку светящейся грязи на чужих территориях? Отчего же американское агентство по атомной энергии тайком от народа России (даже от Госдумы!) заключило позорный сговор с бывшим министром атомной промышленности России Адамовым, чтобы именно к нам везли с территории США ОЯТ? И прознав об этом, Поперека немедленно предложил организовать референдум, за который выступили местные отделения всех партий России, включая КПРФ. Правда, через месяц-полтора проправительственные отказали в поддержке. Но вопрос еще не снят с повестки, как труп с подвески (слова угрюмого Васи Братушкина).
Поперека читал и перечитывал электронные письма от Жоры, и глаза ему жгли стыдные слезы. Неужто старый друг всерьез подозревает в чем-то гнусном? Может быть, неуклюже шутит? Ну, пьян. Ну, настроение дурное. Но в этом случае, как пунктуальный американец, вышедший в Интернет, он должен был поставить после своих текстов игрушечную мордочку с улыбкой:
: – )
Так это делают автоматически ныне все постоянные пользователи всемирной сети. Сущие дети. Сукины дети. Заигравшиеся в свои игры. Ты же и сам недавно, в самые серые дождливые дни, от скуки участвовал в шутливом семинаре и что-то такое брякнул по Интернету по поводу пустой идеи одного коллеги, сравнив ее с открытием нобелевского лауреата Жореса Алферова, а другой твой коллега всерьез воспринял твою похвалу и страшно обиделся: как ты мог?! А все потому, что ты сам забыл тогда пристрочить в конце своего текста смайлик с улыбкой...
Но Жора пунктуальный человек, он ничего не забывает.
– Что нового? – заглянул в кабинет Рабин, изогнувшись вроде интеграла в проеме двери из-за того, что не умещается по высоте.
– Все в норме, – улыбнулся Поперека, вертясь на стуле. – Давай опять кофию заварим! Где там Анюта?
Анюты, лаборантки, до сих пор не было (уж не сманили ли ее карсавинцы?). Зазвонил телефон на столе. Рывком протянув руку, опережая готового помочь коллегу, Поперека снял трубку.
– Кто? Всё отлично. Кто?..
– Это я, – ответил тихий голос. Звонила опять жена Наталья. – Мне показалось, у тебя неприятность. Нет?
– Нет, – ответил Поперека. Хотя не в первый раз удивился – у милого врача чутье, как у цыганки. Вот и говорите после этого: люди – не божественные создания, а просто мясо на каблуках.
– Если что, ночевать приходи к нам. С тобой сын хотел поговорить. И дочь звонила... мама взяла трубку, беспокоится... говорит, утром по НТВ показали кусочек фильма, как вы там с Толей... Говорит, с ними опасно шутить.
– Посмотрим, – вызывающим тоном ответил муж и бросил трубку. Нет, он в тот дом не пойдет. Тем более теперь. Ему не нужна жалость. А Наталья запросто уловит по глазам, что Петю кто-то очень близкий обидел...
Только сели пить кофе в левой части лаборатории, возле лазерной установки, вновь заявился в синем халате профессор Карсавин. Из дверей кивнул.
Чувствуя, как чернеет, грубеет лицом, Поперека поднялся. Что, теперь этот господин будет извиняться за Минатом? Или будет упрекать за мальчишество? Надо бы провести его за отгородку, в кабинет, но Карсавин уже открыл рот и помедлил, дожидаясь абсолютного внимания.
– Считываю, вы поступили правильно. – И лишь после эти слов надменным взглядом поздоровался с сотрудниками Попереки. – На то и щука, чтобы карась не дремал. Или наоборот. Короче, я лично в вашем поступке не вижу ничего антипатриотического. Как вы думаете?
Это он уже обращался к сотрудникам Попереки.
Рабин пожал плечами, на лице его была кислая мина, означавшая: зачем вам мнение бедного еврея? Для проформы? Вася же Братушкин странно ухмылялся, глядя на академика. Лишь бы грубость какую не сказал. Вася никого не боится и может иной раз ляпнуть двусмысленную шутку. Но ему всё прощается, он великий изобретатель. Когда не хватает приборов и нет денег – смастерит из ерунды, и работает прибор. Его Карсавин уже не раз приглашал перейти в свою лабораторию с обещанием платить в полтора раза больше, чем Поперека.
– Слушаю, – пропел академик, продолжая глядеть на Братушкина.
– Вы от меня ничего не услышите, – пробормотал Вася. – Нам главное – чтобы картошка была и водки стакан.
Академик поморщился. Можно подумать, что Вася алкоголик. Братушкин пьет, конечно, но не настолько, чтобы мозги потерять.
Красавин, пожав руку Петру Платоновичу, медленно и величаво удалился. Сотрудники некоторое время молчали. Потом Рабин вдруг вскочил, он вспомнил: утром ему домой позвонил некий мужчина и пообещал за телефильм тридцать сребренников, вымазанных говном.