Поперека

Солнцев Роман

– Операция была проделана... неким человеком... из вашей лаборатории, с вашего компьютера.

– С моего?! – Поперека наотмашь глянул на Рабина, тот раскинул руки. – Этого не может быть!

– Операция проделана так, что практически концов не найти. Но я применил, помимо своего “троянца” в компьютере Гурьянова, один ход... обманку, как если бы посылавший письмо по кругу через бомжатник ошибся и неточно прописал одну сущую мелочь... то есть, он был вынужден повторить последнее свое

послание, снова после себя заметя следы, разумеется... но мой “троянец” уже вцепился в ниточку... Последнее его, вынужденное письмо, вы можете также прочесть. – И он протянул Попереке распечатку. – Короче, писали с вашего компьютера.

Поперека схватил листок бумаги: “Повторяю, ты скурвился и продался за мнимую славу, как за ножки Буша-старшего”.

– Кто же эта сволочь?!.. – мучительно скривился Петр Платонович, съедая глазами строчки неизвестного недоброжелателя. – Кто?!

Тем временем Заовражный медленно встал и вопросительно глянул на Рабина.

– А, да-да!.. Петр Платонович... – Анатолий потер большим и указательным пальцами. – Надо сотенку. – И уже шепотом. – Баксов.

– Конечно, конечно! Извините... – Пошарив по карманам и в бумажнике, Поперека набрал три тысячи рублей и протянул гостю.

Тот столь же неторопливо сунул их в карман пуховика, протянул Попереке визитную карточку:

– Если возникнут вопросы по пользованию машиной... – и, кивнув Рабину, удалился.

Поперека, дергая шеей, рухнул на стул, Рабин присел на краешек дивана с неубранной постелью. Наступило молчание. Кто же из сотрудников лаборатории писал эти послания? И главное, зачем?

– Лаборантка наша – нет. Антон? Бред. Вася Братушкин? Еще бредее!.. Кто?!

– Я тоже нет, – печально усмехнулся Рабин. – Но, знаешь, к нам проще простого зайти. Вилкой можно отпереть.

– Но если так, мы никогда не вычислим... в институте сотни народу. Ну и хрен с ним!.. Главное – я знаю, что Жорик не писал. Но как мне теперь к нему пробиться?! Если мои письма попадают к этому типу – через его “троянца”? Так это называется?

– Элементарно, – ответил Рабин. – Ты гений, а такого не сообразил. С любого другого компьютера.

– Бездарь! – хлопнул себя по лбу Петр Платонович. – Я уже развалина. Но я выздоровею, клянусь!

17.

Через день на работе у Попереки зазвонил телефон – это была жена.

– Петр, – холодно сказала она. Как тонкая тугая струна, звенел ее голос. – Ты бы зашел к нам, есть разговор.

Почувствовав неприятное (узнала про Люську?), Поперека растерянно

начал бормотать, что у него сегодня сеансы связи по Интернету и вдруг, обозлившись на самого себя за то, что вынужден изворачиваться, как мальчишка, крикнул:

– Ну, хорошо!

Пошел на старую квартиру часов в девять, сеялся дождь со снегом, теперь рано темнеет. Надо будет, кстати, забрать из дому длинное кожаное пальто.

Дома на кухне сидели за пустым столом жена и сын. То есть, чайник был заварен, накрыт полотенчиком, но Наталья и Кирилл словно бы ждали Петра Платоновича.

Можно было бы, конечно, с улыбкой, небрежно, спросить, как, мол, тут дела, поругать сына за дурацкие усы (в этом Наталья была на стороне мужа), но Наталья не дала и слова сказать. Она в лоб громко начала:

– Это что же получается? Дожили. Разврат.

И замолчала, моргая глазами. Сын молчал, но пунцовый вид его доказывал, что он чувствует себя неловко – наверное, донес матери, а теперь кается.

– Ну, взрослые же люди... – забубнил Петр Платонович. Он терпеть не мог слез. – Ну, ты тоже зря... ну, было...

– Если бы было?! – взъярилась жена. – Он же на ней хочет жениться!

– На ком?.. – Поперека удивленно воззрился на сына. Тот заметался глазами. – Это вот на той... что я в автобусе видел? – добавил он совершенно лживую фразу, но имея в вижу, конечно, ту, что была с сыном на его квартире.

Жена ахнула, всплеснула руками.

– В автобусе? Как же может зэчка покидать колонию? – И накинулась на сына. – Ты использовал служебное положение?! Тебя, сынок, просто посадят! Вместе с ней на десять лет!

Постепенно до Попереки дошло, что сын женится на молодой женщине, отбывающей срок в колонии, где он служит воспитателем.

Поперека не знал, как к этому отнестись. Он ее в глаза не видел, не слышал ее голоса, только помнит оставшийся после нее в постели горьковатый запах истомившегося без любви женского тела. Наверное, по этой причине он и не выгнал сразу Люсю домой – его возбудил, как зверя, этот чужой запах.

Сын сидел, надув губы, и упрямо молчал.

Чтобы помочь ему, отец спросил:

– Как хоть зовут? Сколько ей лет?

– Таня... – шмыгнул носом сын. – Аникеева. Ей двадцать два, она хорошо поет.

– И за что она туда...залетела?

– Статья сто двенадцатая, часть вторая... “д”...

Мать вскочила, отошла к окну, оттуда посмотрела на сына.