Попкорн
Шрифт:
— На шоссе выставят кордоны, — сказал он, сворачивая на посыпанную гравием дорогу, — а нам нельзя попадаться, пока не будем готовы на все сто.
— Готовы к спасению? — спросила она с блеском в глазах.
— Точно, малыш, к спасению.
Она положила голову ему на плечо. За окнами мелькали сосны, и она подумала, что было бы хорошо навсегда поселиться в этом лесу. В свете фар лес выглядел густым и безопасным. Построить бы в нем уютную хижину и жить, питаясь ягодами и дичью!
Эта мысль была такой приятной, что, вглядываясь в сумрак сквозь залитое дождем ветровое стекло, она почти увидела две фигуры, стоящие на пороге сказочного
Когда из тьмы вынырнул трейлерный поселок, она решила, что вот он — перевалочный пункт на пути к ее мечте.
— Милый, давай снимем трейлер, — попросила она. — На два-три дня. Наверно, здесь про нас еще не знают.
Очарованная лесом, ночью и запахом дождя, она забыла, что времена, когда можно было найти убежище в лесу — исчезнуть, чтобы потом начать жизнь с чистого листа, — давно прошли.
— Малыш, мы и пятнадцати миль не отъехали от трассы. Думаешь, здесь нет ни телевизора, ни телефона? — ответил ее приятель. — Да и не осталось в Штатах места, в котором про нас бы не слыхали.
— Ну хотя бы на ночку. Устроим себе выходной.
— Сегодня не ночка. Сегодня королевская ночь. Пан или пропал. Сейчас возьмем кое-что и двинем дальше.
Они подкатили к магазинчику и заставили старика-продавца его открыть. Вся процедура должна была занять у них не больше двух минут. В конце концов, они уже неоднократно грабили такие лавочки.
Но в этот раз все пошло наперекосяк. Возникла проблема: в магазине не оказалось печенья «Твинкиз». [4] В это было невозможно поверить.
— Я хочу «Твинкиз», — сказала девушка и топнула ногой. — Ты мне обещал.
— Да, малыш, обещал. Но не могу же я превратить в печенье собачью еду!
4
В 1979 г. в США судили за убийство некоего Д. Уайта. Адвокат утверждал, что его подзащитного вывело из себя печенье «Твинкиз», которое тот поглощал в немереных количествах.
Из соседней комнаты слышались рекламные слоганы. До появления грабителей продавец смотрел телевизор.
Вы современная девушка. Вы знаете, что вам нужно, и требуете этого немедленно.
На меньшее вы не согласны.
Зачем ждать до завтра, если можно получить это сегодня?
Трудно сказать, что они рекламировали. Может быть, даже «Твинкиз».
— Ты получил все, чего хотел! — закапризничала девушка. — Виски, крекеры, сигареты, а мне даже «Твинкиз» не купил!
— Пожалуйста, не убивайте меня, — от страха у продавца зуб на зуб не попадал.
Свобода означает возможность делать то, что хочется, тогда, когда хочется, — вещал из подсобки телевизор.
— Что ты сказал? — спросил у продавца парень.
— Я… Я говорю, пожалуйста, не убивайте меня… «Твинкиз» только вчера кончились. У нас скромный бизнес. Мы не можем закупать большие партии.
— По-твоему, я похож на человека, который станет убивать из-за «Твинкиз»?
— Вот возьмите… Возьмите «Поп Тартс».
— Да за кого ты меня принимаешь? — Не снеся оскорбления, молодой человек застрелил продавца. — Поехали, малыш. В Лос-Анджелесе зайдем в «Севн-илевн». [5]
Глава
Почуяв надвигающийся скандал, вокруг Брюса собралась толпа. Перед самой его физиономией маячил какой-то критик из «Лос-Анджелес таймс», редактор отдела искусства, или садоводства, или еще чего-то очень важного. На самом деле он, конечно, был обычным надутым индюком.
5
«Севн-илевн» (Seven-Eleven) — сеть магазинов одноименной фирмы, торгующих продуктами, напитками, журналами и товарами повседневного спроса. Цены в них несколько выше средних, но они популярны, т. к. часто работают круглосуточно (букв.с семи до одиннадцати).
— Должен признать, — говорил индюк, — что нахожу «Обыкновенных американцев» необычайно интересным образцом развлекательного кино.
«Образцом развлекательного кино» — подумать только! Не «произведением искусства», не «прорывом в кинематографе», не «воплощением духа нашего времени», а «образцом развлекательного кино». Как будто Брюс снимает мыльные оперы!
Брюс не был тщеславен. Он был согласен признать свои творения «попкорном», но при условии, что к той же категории отнести другие популярные вещички вроде «Ромео и Джульетты» и Пятой симфонии Бетховена.
— Я с радостью отдам свою жизнь, — продолжал индюк, — защищая ваше право убивать на экране столько народу, сколько вам будет угодно. Но у меня возникает один вопрос (простите уж за занудство): разве это можно назвать искусством?
— Можно ли это назвать искусством? — переспросил Брюс. — Сейчас я вам отвечу… Не так все просто… Перебить в кино кучу народа — искусство это или нет? Вот мой ответ: не задавайте идиотских вопросов!
Ответ не блестящий, но зато индюк отвязался. Однако Брюсу от этого легче не стало: любителей идиотских вопросов в зале было более чем достаточно. На этот раз с ним захотела побеседовать молоденькая актриса приятной наружности. С виду она была хороша, но рта ей открывать не стоило. Избалованное капризное дитя не выдавало ничего, кроме самонадеянных банальностей. Ей крайне редко случалось говорить с кем-то, кто не пытался затащить ее в постель, а потому соглашался с каждым ее утверждением. Брюс в постель ее тащить не планировал и слушал без особенной снисходительности.
— Нет, не думаю, что я пережил в детстве моральную травму, — цедил сквозь зубы Брюс. — Иначе мне было бы известно… Да что вы? Неужели?
Юная особа утверждала, что пострадавший может даже не подозревать о пережитой моральной травме. Она и сама пребывала в счастливом неведении, пока ужасная правда не обнаружилась во время сеанса гипноза.
— И что он на это сказал?
На следующее утро та же юная особа (звали ее Дав, что означает «голубка») рассказывала ведущим программы «Кофе-тайм» Оливеру и Дейл о своей встрече с Брюсом накануне вечером. События, последовавшие за вручением «Оскара», превратили всякого, кто сталкивался с Брюсом в последние двадцать четыре часа, в важного свидетеля. На всех теле- и радиоканалах гардеробщицы и официанты делились своими соображениями относительно душевного состояния Брюса в те пять или шесть секунд, которые они провели с ним «один на один».