Поправка курса

Щепетнёв Василий

И они поехали.

Публика стала расходиться.

— Совсем, совсем молоденький, — склоняли на всякий лад обыватели.

— Может, это вовсе и не Чехов. У него есть младший брат, я читала, — сказала барышня на выданье.

— Так младший брат всё равно Чехов, разве нет? А по виду душка!

Ко мне подскочил лихого вида молодчик.

— Лев Блэк, корреспондент «Крымского Курьера». Господин барон, не могли бы вы ответить на несколько вопросов?

— Я занят, господин Блэк.

— Всего лишь два, господин барон! Здоров ли Антон Павлович Чехов?

— Да.

— Употреблял

ли во время лечения господин Чехов кефир заведения господина Аксельрода?

— Да, — и, не дожидаясь третьего и последующих вопросов, я вернулся в дом, а верный Мустафа стал преградой на пути зевак.

Впрочем, они, зеваки, расходились сами собой. Кто-то пошел к Белой Даче, надеясь застать Чехова, кто-то домой, а кто-то в кефирное заведение Аксельрода.

Тайны я не раскрыл: каждый день фургончик кефирного заведения доставлял в Дом Роз три литра кефира, два из которых доставались Чехову, а литр — остальным. Приметливые ялтинцы сразу поняли, что к чему, и решили, что и остальным не помешает попробовать кефир. Ну, а сегодня, когда они увидели здорового Антона Павловича и услышали моё «Да», думаю, Аксельрод воспрянет духом до самых до небес.

Ну, и я тоже. Еще месяц назад я купил у Аксельрода пай. Теперь я совладелец кефирного заведения и получаю половину прибыли. В порядке легализации. Потому что расходы предстоят немалые, и рано ли, поздно, а возникнет вопрос — откуда у барона Магеля деньги?

А вот оттуда! Из кефирного заведения. Уже сегодня начата продаже особого кефира «Докторский». Стакан стоит на пятачок больше обыкновенного. Но отбою от желающих выпить кружку нет и не будет. Всякому при покупке дается листок, в котором написано, что рецепт этого кефира доктор Магель привез из Африки, где провел два года на войне. Всякому полезно выпивать два стакана: один утром, другой на ночь, и будете жить долго и счастливо.

Ну да, пошловато. Зато доходчиво. Совесть моя чиста: ничего кроме пользы от кефира не будет. А прибыль будет. Пригодится. Не всё же червонцы полевым синтезатором шлёпать. Да и неудобны эти червонцы. Сколько их нужно, чтобы заплатить за Кучук-Кой? Пять фунтов. Нет, уже шесть. Тяжело! А на обустройство Кучук-Коя уйдет впятеро больше. Вдесятеро. И так далее.

В доме я поблагодарил сиделок за труд и рассчитал — до следующего пациента. Добавил и премию, нежданную но приличную. Трудились на совесть.

Сиделки ушли с чувством причастности: как же, они лечили самого Чехова и видели, как он день ото дня менялся. Как выпадали последние зубы — и отросли новые. Как тело из стариковского стало молодым, мускулистым. Как… да много чего будут они рассказывать. Им, ясно, сразу не поверят, но ведь перемена вот она, налицо буквально. Станут расспрашивать, что да как. А что знают сиделки? Кефир знают сиделки! Давали Чехову кефир, икру, яйца, овсянку, осетрину.

И опять кефир нарасхват!

Я поднялся в башенку.

Чем хороша башенка, а с нею и весь Дом Роз? Тем, что отсюда открывается отличный вид на море. А вдали можно и Ливадию разглядеть, и хорошо

разглядеть, несравненно лучше, чем из номера Никитина во «Франции». Здесь, в Доме Роз в феврале сорок пятого была с поличным взята немецкая шпионско-диверсионная группа, планировавшая атаку на Большую Тройку. Башня служила наблюдательным пунктом — отсюда в морской бинокль Ливадийский дворец как на ладони. Шпионы должны были передать по радио «Лягушка квакает», и пилот-смертник поднялся бы с близлежащего аэродрома (время подлета десять минут) на истребителе, набитом взрывчаткой, и спикировать на южное крыло Дворца. Наш аэродром, наш самолет, наш пилот. Заговор полковников. Не знали? И правильно, что не знали. Чтобы не было искуса.

У меня не бинокль, у меня телескоп. Пятидюймовый любительский рефрактор. Господин барон любит смотреть на звезды и даже на Солнце. Есть у него такая причуда. Комету хочет открыть. Башня-то возвышается над округой, видна издалека. Поначалу любопытствовали, а теперь ничего, привыкли.

Я сложил брезентовый зонт, что защищал телескоп, снял чехол, установил прибор, уселся на складной стул и стал смотреть.

Отсюда видно отлично что при тридцатикратном увеличении, что при шестидесятикратном, и даже при стодвадцатикратном. Дальше четкость терялась. Но увеличение позволяло различать лица людей, а этого довольно.

Правда сегодня аэроплана у предполагаемых шпионов нет, и радиостанции тоже. Никакая винтовка отсюда ли, из «Франции» не достанет.

В чем смысл шпионажа?

В самом шпионаже.

Государственные ассигнования нужно оправдывать. Вот и оправдывают. Покажут Большой Шишке фотографии царской семьи, вот, мол, как близко мы подобрались к сердцу империи, — и, глядишь, премия и новые погоны. Ну, и по тому, с кем государь встречается, можно судить о многом. А если еще кто-то умеет читать по губам… Стократное приближение позволит?

И если обыватели, да и полиция смотрят на мой телескоп снисходительно, то уж шпионы понимают, что к чему. И принимают меня… За кого они меня принимают?

Шпионы — ладно. Не моя забота, в общем-то. И интересуют они меня постольку-постольку. Чтобы не мешали и не путались.

И еще власти. Полиция, жандармы…

Где-то поблизости

Жандарм просто серьёзный. Сегодня у дома барона Магеля наблюдалось скопление людей.

Жандарм, серьёзный во всех отношениях. Речи? Призывы? Беспорядки?

Жандарм просто серьёзный. Не наблюдалось. Встречали пациента, находящегося на излечении известного драматурга Чехова.

Жандарм, серьёзный во всех отношениях. Не запрещёно, если не нарушается общественный порядок.

Жандарм просто серьёзный. Драматург вместе с доктором Альтшуллером вышли, уселись в бричку и уехали в порт, где драматург на нанятом катере отправился морем в свое гурзуфское поместье, а доктор вернулся в город по докторским делам.