Попробуй меня

MargoLay

Неловкое молчание повисло в комнате. Пейн уставился в потолок, что-то усиленно рассматривая на нем.

Думаю, поменять прошивку на плинтусе. – как-то грустно сказал он и перевел взгляд на меня. – Окрашу его в цвет твоих волос, Стайлс. Внезапно ты поборол во мне желание опустить тебя на уровень того самого плинтуса.

Я громко рассмеялся, зажимая рот рукой.

Ты немного ошибся, друг. – хрипловатым тоном сказал я. – Плинтус-то оно плинтусом, но ты ведь рассматриваешь потолок, мой дорогой. Потолок. – я указал пальцем вверх. – Значит в твоих глазах

я нахожусь на этом уровне. И я очень рад.

Малик фыркнул и тут же раскрыл рот, чтобы вставить какую-нибудь саркастическую шуточку, но Лиам тут же зажал его рот рукой, и тот мгновенно поник, опуская взгляд вниз.

Я не отрицаю, что не могу без нее, вы не подумайте. – принялся опровергать я ненормальный факт, от которого тут же затряслись руки. – Я просто придерживаюсь такой мысли: Мне нужно жить, сохраняя покой. Придет весна – и все цветы распустятся сами.

В этот момент в комнату зашла Эмили, следом за ней подтянулась Рикка. Они продолжали перешептываться и заливаться звонким смехом, который, как потом оказалось, поднял угрюмый настрой в комнате и заставил каждого из нас, как минимум, просто улыбнуться.

Мальчики. – игривым тоном проговорила Эмили, закидывая одну ногу на рядом стоящий пуф.

Не понял. – тут же нахмурился Малик, вскакивая со своего места и полностью загораживая оголенную коленку девушки. – Это еще что за фокусы?

Рикка стояла около двери и легко посмеивалась в ладонь, кокетливо взирая не на шутку разозлившегося Малика и совершенно спокойную Эмили.

Я смотрел на нее и чувствовал, как внутри разрастается та самая весна и все в мире цветы начинают благоухать неистовой свежестью. Я был влюблен так сильно, что иногда мне казалось – мое присутствие рядом с Дейвидсон могло навредить ей самой. Ее ранимость, еще совсем детская наивность, хрупкость – все это подавляло внутри меня идиотское чувство причинить ей хоть какое-то страдание.

Именно это я любил делать со своими бывшими «девушками».

Играться с их чувствами, а затем наносить такой удар, который оставлял на их еще совсем ранимых сердечках огромный шрам. Затем вновь сдирать с него запеченную корочку, проводить тонкой иглой своего тщеславия по тому самому нагноившемуся месту, и, в конце концов, окунать ту самую рану в соленую воду.

Заставлять девушку вскрикивать от страшной боли и наблюдать, как заливается белой пеной глубокий шрам под давлением соленой воды.

Все это заставляло чувствовать меня «настоящим» мужчиной. Я считал, что нет ничего прекрасней, играться с горящими сердцами, заставлять их любить меня, а потом просто бросать в глубокую бездну, да еще и присыпать их сверху черными гранулами мокрой земли.

Господи, за что ты сделал меня таким идиотом?

Рикка. – позвал я к себе девушку и перевел взгляд на рядом пустующее место. Я хотел, чтобы она сидела рядом.

Рядом со мной.

И ни с кем больше.

Девушка медленно обошла выясняющих свои отношения Зейна и Эмили, и тут же уселась рядом со мной, по привычке положив свою ладонь мне на

колено.

Я улыбнулся и нежно притянул ее к себе, прильнув пересохшими и больными от покусываний губами к ее теплому лбу.

Все хорошо? – она нехотя оторвалась от меня и посмотрела прямо в глаза.

Пронзительно. Так настойчиво, что невольно казалось – она та еще пташка, не та, которую я знаю.

Без младенческих обид по мелочам, без истерик до самых слез в отказах есть отвратительно-невкусный суп, заменяя эту «гадость» карамельными конфетами и печеньем с шоколадными кусочками.

Иногда в ней просыпался самый что ни на есть дикий звереныш, и я окончательно терялся. Я понятия не имел, как усмирить это сумасшедшее животное, и поддается ли оно усмирению вообще.

Я терялся, но самое главное – я терялся в ней. С каждым днем она притягивала меня все сильнее и с каждым днем я окончательно убеждался в том, что люблю.

Безвозвратно, крепко и до самой глубины души.

Все хорошо. – кивнул я головой, и тут же почувствовал ее голову на своей груди и теплое дыхание мне в кожу.

Да как тут, черт возьми, не потерять голову?

Но казалось, я уже давно ее потерял.

Так, господа! - привлек свое внимание Пейн жутким криком на всю комнату. – Сочные наггетсы уже давно на столе, а вы тут все тухните. Давайте побыстрее валите уже отсюда.

Первым с места сорвался Хоран и, сшибая все на своем пути, ринулся на кухню. Как только что-то мощное грохнулось за стенкой, он заорал на весь дом: «О, наааааггетсы!» и в мгновение заткнулся, видимо, поглощая все, что только попадалось ему под руку.

Следом ушли Эмили с Зейном, кстати, уже давно позабывшие о том, что ссорились, и, наконец, за ними сдвинулись Пейн и Луи, уже вовсю обсуждая новую игру и громко перебивая друг друга при этом.

Все наггетсы оставались в стороне и казались ненужными совсем, даже несмотря на то, что в животе уже настырно урчало и настойчиво требовало еды.

Пойдем? – Дейвидсон взмахнула длинными ресничками, провожая взглядом Томлинсона, а затем перевела его на меня и мягко улыбнулась. – Гарри?

Я засмотрелся на ее идиотские локоны, которые так и манили накрутить их на палец и дернуть со всей дури, просто потому, что это было слишком красиво.

Когда я впервые увидел тебя, первая мысль в моей голове была именно такой: «Черт, она всегда такая красивая?» - сказал я, сжимая ее руку в своей настолько крепко, что хрупкие костяшки тут же неприятно хрустнули.

И? – продолжала улыбаться она, хлопая длинными ресничками. Каждый ее взгляд порождал меня сорваться с места и пойти сделать что-нибудь крайне идиотское. Ее красота подавляла внутри меня мысли о суициде – вот насколько она была красива.

Всегда. – я облизнул свои губы. – Абсолютно всегда невероятно красива. В этом я окончательно убедился, Дейвидсон.

Она легко рассмеялась, закрывая глаза и слегка кивая головой. Я подловил теплоту ее смеха и тоже улыбнулся, просто потому, что улыбалась она.