Попугаи с площади Ареццо

Шмитт Эрик-Эмманюэль

Бесцветный голос произнес:

— Кабинет Захария Бидермана, у телефона мадам Сингер.

— Я хотела бы встретиться с Розой Бидерман.

После минутного и очень недовольного молчания голос ответил:

— Кто вы и по какому вопросу?

— Меня зовут Диана Фанон.

— Вы знакомы с мадам Бидерман?

— Нет.

— По какому вопросу?

— Мне надо рассказать ей одну важную вещь.

Ответ секретарши больше напоминал возмущенное рычание:

— Послушайте, мадам, важных рассказов разных женщин у нас тут и так хватает. Любовницы,

случайные спутницы, бывшие подружки, изнасилованные, а также дамочки, которые и сами бы не прочь с ним переспать, только не успели, звонят как настеганные. Имейте совесть! Ваши рассказы совершенно не интересуют мадам Бидерман, и я не понимаю, как у вас духу хватает к ней с этим соваться! Надо же уважать человеческое горе, милочка.

— Вот я и уважаю. Я люблю Розу.

— Что? Вы только что мне сказали, что не знакомы с ней.

— Послушайте, я не собираюсь говорить с ней о Захарии Бидермане, мне нужно обсудить с ней совсем другой вопрос.

— Какой же?

Диана колебалась. Решится ли она произнести те слова, которых долгие годы избегала? И она обошлась хитрой уловкой:

— Скажите ей, что я хочу поговорить с ней о… Зузу.

— Зузу?

— Да, Зузу. Просто передайте ей это.

— Я не понимаю.

— Ничего, она поймет.

Диана продиктовала свой номер телефона и повесила трубку.

Сердце у нее билось с такой силой, что, казалось, вот-вот выскочит. У нее было ощущение, что она только что совершила самый рискованный и неприличный поступок за всю свою жизнь. Она не решалась никуда выйти и наматывала круги вокруг телефона, карауля ответный звонок.

К счастью для ее нервов, его не пришлось ждать долго. Через несколько минут мадам Сингер назначила ей время — пять часов вечера.

Диана степенно прошла к входной двери особняка, не обращая внимания на фотографов и журналистов, запрудивших тротуары, — она опустила голову и не обращала внимания на их вопросы, сосредоточившись на цели своего визита.

Она назвала свое имя, и метрдотель пригласил ее проскользнуть внутрь, не давая фотографам просунуть камеры и сделать какие-то нескромные снимки, а потом отвел ее на второй этаж, где ее ждала Роза Бидерман. Она приняла Диану в комнате, украшенной пионами, и держалась по-королевски. Великолепно причесанная и тщательно накрашенная, Роза была одета в светлый костюм, на губах сияла улыбка, а голос звучал звонко и жизнерадостно — она как будто всем своим видом и поведением отрицала трагедию, которая на нее свалилась.

Диана приняла предложение Розы сесть и выпить чашечку чая с миндальным печеньем, обменялась с ней несколькими фразами о том, какая нынче прекрасная погода, а потом вся подобралась и отчетливо произнесла:

— Вам что-нибудь говорит имя Зузу?

Роза вздрогнула, но ответила Диане с улыбкой:

— Да. Так звали моего отца. Ну вообще-то это было его прозвище. Только для домашних. Так его звали только мы с матерью.

— И у моего отца было такое прозвище. Только для домашних.

И так его звали только мы с матерью.

Повисла пауза. Роза хотела убедиться, что она ее правильно поняла, или, скорее, убедиться, что это какое-то недоразумение.

— У моего отца, — продолжала Роза, — Зузу было уменьшительное от Самюель. Странно, да?

— Действительно странно. И у моего тоже.

Снова воцарилось молчание. Роза растерялась:

— Как звали вашего отца?

— Самюель ван Экарт, так же как и вашего.

Роза явно теряла почву под ногами.

Диана вытащила из сумочки фотографию и протянула ей:

— Вот единственный его снимок, который у меня есть, — он тут снят с моей мамой. Они быстро расстались. Я же видела его всего два или три раза, потому что он не признал отцовство. Иногда он посылал нам деньги или подарки или жаловал нас коротеньким визитом, чтобы успокоить совесть. И мне не разрешалось называть его «папой».

Роза схватила снимок:

— Это действительно мой отец.

— Вместе с моей матерью.

— И как вы можете это доказать?

— Никак. Просто мое честное слово. И моей матери. Те самые малозначительные субстанции, которые ваш отец ни в грош не ставил.

Роза почувствовала волнение Дианы и уже не знала, что ей думать и как реагировать.

Диана продолжала:

— Ах да, есть еще вот это… — И она обнажила левое плечо и показала родимое пятно у подмышки. — У него было такое. У меня тоже есть. А у вас?

Роза побледнела. Вместо ответа она медленно подняла блузку и показала такое же пятно на том же самом месте.

Глаза Дианы наполнились слезами. Она тяжело дышала.

— Значит, мама сказала правду… Бедная мама…

И она съежилась в кресле и за несколько секунд превратилась в ту девочку, которая когда-то давно, плача, пыталась разобраться в том, откуда она появилась на свет.

Роза подошла к ней и протянула руку, сомневаясь, утешать ли ей незнакомку. Она стояла перед Дианой, и ее мучили боль и тоска оттого, что вскрылась еще одна ложь, только на этот раз лгал не ее муж, а другой важный мужчина ее жизни — родной отец.

А Диана, хоть и погрузилась в свои переживания, все-таки подняла голову и заметила, что Роза кусает губы в полной растерянности.

— Но почему? Почему сейчас? Почему не раньше? — спрашивала она Диану.

— Потому что я в вас не нуждалась. Но после того, что с вами произошло, я подумала, что, может быть, я понадоблюсь вам.

— Вы?

— Вообще сестра.

Роза пролепетала что-то невнятное. Обычно это она была старшей и сильной, женщиной, которая заботится о других и помогает разрешать какие-то проблемы. А теперь незнакомка, которая назвалась ее младшей сестрой, хочет ей помочь…

Диана раскрыла объятия, и Роза бросилась ей на грудь отчаянно, не раздумывая, выплескивая на нее всю тоску обманутой женщины, которую предали, унизили и осыпали насмешками, — той женщины, которой теперь была Роза, хотя она и отказывалась с этим смириться.