Попугаи с площади Ареццо
Шрифт:
— Что, уже и помечтать нельзя?
— И еще, малышки, не забудьте, что вы его на десять лет старше!
— В нашем возрасте какие-то десять лет ничего не значат.
— А в его — еще как значат!
Девушки смерили его недобрым взглядом: границу, отделяющую смешные шутки от неприятных, он явно уже перешел.
Том взял Натана за руку и увел его танцевать.
А у них за спиной Виктор прихватил бутылку водки, отхлебнул прямо из горлышка и дальше, в танце, предлагал ее всем, кто танцевал вокруг него.
— Каждый раз одно и то же, — прошептал Том. —
— Э-ге-ге! — выкрикивал Виктор, отплясывая свинг.
Он прижался ягодицами к девушке, танцевавшей рядом, потом — к ее партнеру. В клубе становилось все жарче. Виктор метался, как шальная молния, от одного тела к другому, чувственный и желанный, само искушение.
На следующий день Виктор смог оторвать голову от подушки только часам к одиннадцати. Первым делом он доплелся до ванной, порылся в аптечке и принял горсть таблеток от похмелья.
Минут десять он вливал в себя огромную кружку едкого ромашкового настоя, потом еще минут двадцать провел под душем. Стекающая по коже вода возвращала его к жизни.
К двум часам он наконец оделся и тут вспомнил, что должен был позвонить Тому, Натану и еще встретиться с дядей.
Он позвонил парням и поблагодарил их за то, что забросили его домой; они же с шутками и прибаутками предупредили его, что Брюссель в ближайшие дни ожидает волна самоубийств, если только он не удостоит своим вниманием всех женщин и мужчин, с которыми заигрывал минувшим вечером.
— Ты просто дьявол, — закончил Том.
— Да я бы и рад, — искренне ответил Виктор, перед тем как повесить трубку.
На самом деле стало ясно, что ему нужно уехать из города, и чем быстрее, тем лучше. Чтобы представить дяде какие-то разумные доводы, он приготовил стопку брошюр о разных университетах, даже запомнил названия нескольких программ — ему ведь нужно было найти рациональные объяснения своему желанию уехать.
Разочарование стало потихоньку проходить, и одновременно он заметил через окно мансарды попугаев, которые гонялись друг за дружкой; почувствовав, как припекает солнце, он решил выйти на улицу выпить кофе.
Он отправился на площадь Брюгмана, где в тенистом квартале, в обрамлении каштанов с густой листвой, располагалось бистро, получившее название «И себя показать»: там была терраса, куда приходили показаться на люди состоятельные бездельники. Виктор занял столик с краю, у витрины книжного магазина, и глядел на разгуливающих мимо прохожих.
Его внимание привлекла одна девушка. Эта стройная особа покачивалась на бесконечно длинных ногах, напоминая раненую птицу. Сначала она потеряла босоножку на переходе, потом чуть не опрокинула временный дорожный знак, к которому прислонилась, чтобы поправить ремешок. Наклонившись погладить пса, вывалила наружу содержимое своей сумочки, а затем, наконец устроившись на последнем свободном месте на открытой террасе, умудрилась опрокинуть графин с водой на соседнем столе.
Виктору
Он улыбнулся ей. Она сперва улыбнулась в ответ, потом неуверенно порылась в сумке, вытащила записную книжку, пару шарфиков, глазные капли, помаду, бумажные платочки и, наконец, то, что она на самом деле искала, — очки, которые и водрузила на нос. После этого она снова взглянула на Виктора, который опять ей улыбнулся, и убедилась, что она его не знает, и тем не менее послала ему дружелюбную улыбку.
Виктор припомнил события минувшей ночи.
«Только не начинай снова!»
Он подумал о своем скором отъезде.
«И особенно с ней! Похоже, это хорошая девушка».
Он быстро положил на столик купюру и покинул террасу, помахав рукой неловкой девушке.
Вернувшись на площадь Ареццо, он позвонил в дверь к дяде.
— Это же наш Виктор! — воскликнула Жозефина, раскрывая ему объятия.
Он с чистым сердцем обнял тетю, в которой души не чаял. Он бывал в их доме с раннего детства и привык относиться к ней как к подруге, а не как к старшей родственнице. Она держалась с ним не по-матерински, наоборот, частенько дурачилась, точно была моложе его, и просто нежно его любила, без громких слов и неожиданных разочарований. Рядом с ней жизнь представлялась ему почти прекрасной.
— Дядюшка ждет тебя в кабинете. — Едва договорив эту фразу, она рассмеялась. — Мне так нравится называть Батиста «дядюшкой». Можно подумать, что я сменила мужа и живу с каким-то пожилым бароном! Вот смешно!
— Как дела, Жозефина?
— Хороший вопрос. Спасибо, что спросил. Я смогу тебе на него ответить через несколько дней.
— Что-то случилось?
— Я тебе расскажу, когда все выяснится. — Она потрепала его по щеке. — И когда у тебя будет не такой мрачный вид, а пока, похоже, ты озабочен своими делами.
И с этими словами она проводила его к Батисту, а сама, напевая, ушла в другую комнату.
Батист прижал Виктора к груди.
Пока длилось это объятие, Виктор испугался, что у него не хватит смелости уехать отсюда. Батист ведь единственный человек на земле, который ему помогает. Зачем отдаляться от него? Зачем тревожить его и разочаровывать?
Они сели, обменялись обычными приветствиями, потом Виктор достал из кармана открытку:
— Смотри, мне отец написал. Он теперь в Южной Африке.