Попугаи с площади Ареццо
Шрифт:
Том и Натан заговорили о загадочной истории с анонимными записками, которая не давала им покоя.
— Мы обнаружили четыре анонимных письма. Сначала два наших, и потом, переговорив с цветочницей, а это, наверно, самая злоязычная сплетница во всем Брюсселе…
— В мире, мой дорогой, в целом мире! — поправил Натан.
— …так вот, мы узнали еще о двух письмах: одно получила сама Ксавьера, а другое — это она случайно узнала от его жены — получил высоколобый аристократ из дома шесть.
— А этот тип, слушай-ка, если он гетеросексуал,
— Да мы же не об этом говорим, Натан.
— И об этом тоже! Воспитатель нашелся! Чтобы меня учил приличиям озабоченный тип, который вечно держит руку на ширинке, — это уж слишком!
— Короче, — заключил Том, — во всех случаях наблюдаем одни и те же приметы: желтый конверт, желтая бумага, один и тот же текст: «Просто знай, что я тебя люблю. Подпись: ты угадаешь кто».
Фаустина вздрогнула:
— Я тоже получила такое.
Ее признание произвело фурор. Она умчалась в свою комнату, по квартире разнеслось несколько крепких ругательств, и она вернулась с листком бумаги.
Том и Натан ликовали: их гипотеза об оригинале, разославшем любовные послания жителям площади Ареццо, подтверждалась.
— И как ты отреагировала, когда получила это письмо?
— А обязательно это рассказывать? — спросила Фаустина и побледнела.
— Да, это непременно нужно для расследования.
Она с безнадежным видом обернулась к Дани:
— Я подумала, что это Дани мне его прислал.
Он подошел поближе, проглядел письмо:
— Это не мой почерк.
— Мы тебе верим, Дани, — подтвердил Том. — Тем более что я не понимаю, зачем бы ты стал посылать нам такое письмо.
— Хотя и жалко, — сказал Натан, — я был бы рад.
Фаустина легонько хлопнула его по затылку:
— А ты даже не пытайся похитить у меня дружка.
— Но не трахаться, хозяйка, не трахаться, — простонал Натан, изображая певучий акцент нянюшки из «Унесенных ветром».
После этой выходки всем стало неловко. Натан так разошелся, насмешничая, что вышел за рамки политкорректности, — он забыл, что передразнивать акцент рабов в присутствии мулата не было проявлением хорошего тона… Фаустина приготовилась к худшему.
Но Дани величественно соблаговолил обойтись без скандала, схватил листок, повертел его так и сяк:
— Боюсь, друзья мои, я не смогу вам сильно помочь в этом, потому что я никогда не занимался делами об анонимках.
— Но здесь речь идет не о злобном, как ворон, анониме, а скорее о мирном голубке. В этих письмах ведь говорится о любви, а не о ненависти.
— Зато я могу вас уверить, что их автор — левша. Посмотрите внимательно на буквы. Они все прочерчены справа налево.
— Наш голубь — левша!
— Давайте рассуждать, — продолжал Дани. — Обычно анонимщик — это кто-то обиженный, неудовлетворенный — маргинал.
— Круг сужается, — вставила Фаустина.
— Зачастую у анонимщика бывает какой-то физический недостаток.
— Не знаю
Том взглянул на нее:
— А то, что ты получила письмо, привело к каким-то последствиям?
— Шутишь? Конечно нет.
— Ты решила, что это Дани тебе его написал. Значит, оно подтолкнуло тебя к нему.
— Честно сказать, я и так уже двинулась в его сторону. Однако соглашусь, что оно помогло ему обосноваться — не скажу «в моем сердце», потому что у меня его нет, но в моей жизни.
— Вот так же и у нас с Натаном — оно произвело положительное действие. С тех пор мы не расстаемся.
— Я выбираю себе свадебное платье, — уточнил Натан. — Кремовое, of course [1] : вдруг белое мне не пойдет?
1
Конечно (англ.).
Они подумали, и Фаустина высказала то, что подумали все:
— Идея, что кто-то незнакомый хочет мне добра, меня как-то смущает. Мне от этого не по себе.
Разговор перешел на другие темы — и атмосфера снова стала веселой и радостной.
Около одиннадцати вечера пришло время расходиться. Чтобы не целоваться с восьмью парнями, которые только этого и ждали, Дани помахал им рукой и уединился в дальней комнате, объяснив это срочным звонком.
Фаустина проводила своих гостей до двери, и они похвалили ее выбор. Оживленная, с горящими глазами, она приняла комплименты так, словно это она выдумала красоту Дани, а потом подтвердила им несколькими нарочитыми вздохами, что все, чего они не видели, тоже заслуживает внимания.
— Вот негодяйка! — сказал Натан. — Но меня утешает, что хотя бы ты теперь удовлетворена. А то как посмотрю на этих девиц, которые отхватят себе отличных парней и мучат их воздержанием, прямо зло берет.
— Успокойся, Натан! — воскликнул Том. — Пора оставить нашу подругу Фаустину с ее Вагинитом.
— Отличное прозвище, мне нравится, — проквохтал Натан.
— Молчи! — пробурчала Фаустина, а сама чуть не помирала со смеху.
— Когда ты его так прозвала, Фаустина, я ржал целый день. Теперь у меня в голове его так и зовут. Несколько раз за вечер я чуть было не сказал: «Выпьете еще, Вагинит?» или «Вагинит, вам передать сосиски?».
Все засмеялись. Фаустина нахмурила брови и прижала указательный палец к губам:
— Давайте, мальчики, возвращайтесь по домам и ведите себя хорошо.
— Доброй ночи с Вагинитом, дорогая.
Даже закрыв дверь, она слышала, как они дурачатся на лестнице. Она обожала Тома и Натана, потому что у них были такие же фривольные циничные шуточки, как и у нее.
Она вернулась в гостиную, где Дани, с перекошенным лицом, собирал свои вещи.
— Что случилось? — встревожилась Фаустина.