Попутчица

Лебедева Оксана

Когда стрелка на часах успела промотать уже несколько кругов, Тимур, наконец, после судорожных изматывающих раздумий, нашёл единственное на его взгляд возможное решение. Вцепившись в телефонную трубку, он набрал нужный номер.

– Кость, привет, это Вербицкий, узнал? Слушай, у меня к тебе маленькое, но очень важное дельце будет. Какие сто рублей? Ветров, если выполнишь, всё чисто получишь не одну сотню, уж я тебе обещаю. Тут такая ситуация, мне очень срочно в Париж лететь надо, сделка важная должна состояться, а у тебя, кажется до пятнадцатого числа отпуск? Ты сильно занят? Отлично! Тогда можно я тебя припахаю на пару дней? Слушай, ты ещё не забыл службу в органах? Да за человеком одним нужно будет проследить, причём очень качественно. Я должен знать о каждом его шаге. Для меня Кость, это не просто важно, для меня это жизненно необходимо. Сделаешь?

Получив положительный ответ и обсудив всё до последних мелочей, Тимур облегчённо откинулся на спинку кресла. Конечно, в какой-то степени напряжение спало. Ветрова он знал давно, ещё с армии. Тот лет шесть или семь в органах проработал, а потом своё частное охранное агенство открыл. Человек в высшей

степени надёжный и очень прозорливый. Даже за мухой, если нужно, мог бы куда угодно пробраться, а уж несколько дней проследить за одной единственной девушкой вообще сущий пустяк. Это с одной стороны, могло позволить Тимуру хоть на немного расслабиться, но вот с другой...на душе всё равно болезненно скрежетало. Хотелось всё переиграть, отмотать время хоть на несколько часов назад, увидеть её, поговорить, объясниться...

'Куда же ты сбежала, маленькая моя? А главное, зачем? От меня ещё можно спрятаться, если очень сильно постараться. Но от себя? Неужели ты думаешь, что на свете есть хоть одно место, где бы ты смогла укрыться от себя?'.

*****

Это утро началось так же, как и пять предыдущих. Измученная ночной бессонницей, я еле сползла с постели, когда солнце, пробиваясь сквозь шторы, неумолимо заставляло щуриться. Поспать удалось всего несколько часов. Глаза слепились уже под самое утро, и то, очередной приступ тошноты, быстро заставил меня подняться с кровати. Я не вошла в круг тех счастливиц, которых миновал токсикоз. Запах едва ли не всей еды неминуемо вызывал приступ рвоты. В итоге, из продуктов в холодильнике у меня осталось только немного овощей, зелёные яблоки, минералка и бородинский хлеб. Последнее вообще неизвестно почему затесалось на моей кухне. Обычно я вообще обходилась без хлеба, иногда только могла позволить себе пару кусочков белой мягенькой горбулки, а бородинский никогда не любила, но вот именно сейчас он меня спасал. Клала на него ломтик свежего огурчика, листья салата, пару долей помидорки и буквально спасалась этим 'чудо-бутербродом'. От голода не страдала и тошноту он тоже не вызывал. Правда бутерброд и распахнутые настежь окна спасали только от приступов токсикоза, а вот от ежесекундно бьющихся в голове мыслей, которые иногда могли довести меня до полного иступления, не спасало ничто.

Приём к специалисту был назначен как раз на тот день, когда мы приехали в город. Сойдя с поезда, мы успели только забросить вещи в квартиру (остановились мы в доме моих родителей, в котором сейчас жили два моих брата - старший со своей семьёй и младший, но в данный момент все они отдыхали в Черногорье) и сразу же, даже не отдохнув после двухдневной тряски на железной дороге, поехали в клинику, где всё прошло не совсем так, как я ожидала. Сначала мы с Алексом попали будто на приём к семейному психотерапевту. Оказавшись в чистом белоснежном кабинете, мы поочерёдно рассказывали сидящему перед нами пожилому, лысому и почему-то очень внушающему своими добрыми понимающими глазами доверие мужчине обо всех проблемах, которые постигли нас в семейной жизни. Причём действительно практически обо всех, а не только о пристрастиях Алекса. Я, неизвестно почему, вдруг открылась постороннему человеку, поведав о причинах моего холодного отношения к бывшему мужу. Конечно, слишком глубоко лезть в душу я никому не позволила, но и на поверхностных отговорках дело не кончилось. Внимательно выслушав меня (а разговор наш длился не меньше часа), доктор принялся за Алекса, причём меня очень вежливо попросили подождать за кабинетом. Почему я не могла присутствовать при разговоре я не особо поняла, но возражать не стала. Если доктор решил, что так будет лучше, зачем мне было вставлять палки ему в колёса? Правда так я думала ровно до того момента пока бродила по клинике, разглядывая коридоры и вообще всё её устройство, а вот когда Алекс вышел ко мне, сообщив, что ему посоветовали на три дня остаться на профилактическое лечение, я впала в ступор. И даже не столько от самого факта, что Алексу всё-таки придётся остаться в клинике (почему-то мне казалось, что мы обойдёмся парой бесед со специалистом), сколько от поведения Колесникова. В его взгляде не было страха или какой-то обречённости, нет, определённый испуг всё-таки проскальзывал, но его затмевала яркая искра совершенно непонятной мне решимости и даже надежды на что-то. Не знаю, о чём они говорили с доктором, но эта беседа произвела на Алекса впечатление. С одной стороны это, конечно, хорошо, он сам захотел остаться в клинике, а не принял этот поступок как вынужденную меру, но вот с другой...я, если честно совершенно не думала, что уехав из Москвы в свой родной город, останусь здесь одна. Два брата сейчас отдыхали в Черногорье, самый старший, Артур, вместе с семьёй уже давно-давно жили в другом городе, а из родственников здесь у меня был только дядя. Правда, самый любимый дядя на свете. Только съездила я к нему пока лишь однажды, в тот самый первый день, как Алекс остался в клинике. И надо сказать, эта встреча далась мне нелегко. После первой волны безумной радости, во время разговора на кухне за кружкой чая пришла какая-то лёгкая грусть. Во-первых, Игорь постарел. С нашей последней встречи прошло уже достаточно много времени, и сейчас я особенно заметила, что он начал сдавать. Начали проскальзывать частые морщинки, волосы впитали седину, хотя все до единого были на месте, что для мужчины редкость, да и физическая форма ещё могла вызывать зависть у людей его возраста. Дядя по-прежнему был ухожен, подтянут, никакого 'пивного' животика и второго подбородка. Он выглядел действительно очень и очень хорошо...для своего возраста. И последняя фраза на меня давила больше всего. Никогда не думала, что так грустно и даже больно замечать, как стареют любимые люди. Невольно начинаешь задумываться о том моменте, когда и твоя молодость будет грустно смотреть тебе вслед...

Но если дядя и изменился, то только внешне. В остальном он был всё тем же весёлым обаятельным мужчиной, с которым можно, и посмеяться над всякой ерундой и поговорить на самые сокровенные

темы. Вот и я всего лишь после одного простого вопроса 'как у тебя дела?', всё как ножом отрезала. Точнее, я рассказала про развод и беременность, а вот насчёт Тимура умолчала. Сказала лишь, что жду ребёнка от любимого мужчины, с которым не могу быть, потому что у него есть семья. И сразу же, почувствовав на себя добрый любящий взгляд, стыдливо закрыла лицо ладонями, чуть не разревевшись. Если бы он начал меня обвинять, читать нотации,...но дядя в принципе никогда бы не стал этого делать, тем более я ведь толком и не сказала правды. Не сказала, что в буквальном смысле сбежала от Тимура, умолчав о ребёнке. Тогда бы уж точно, несмотря на всю свою мягкость и лаконичность, Игорь не стеснялся в выражениях. А так он только попытался выяснить подробности, но поняв, что расспросы бесполезны, быстро перевёл разговор на постороннюю тему, начав заваливать меня вопросами о том, как я доехала, как моё самочувствие и всё в этом роде. Узнав, что я остановилась на квартире у родителей, он предложил мне переехать к себе, но я, сославшись, а точнее соврав о том, что мне постоянно нужно быть рядом с Алексом, отказалась. Хотя мне очень хотелось хоть немного побыть с близким человеком, но в таком случае Игорь рано или поздно докопался бы до всего, что произошло в моей жизни. Поэтому мне пришлось вернуться обратно в свою пустую квартиру, где все воспоминания либо болезненно крутились вокруг родителей, либо вокруг Тимура. Долго я там находиться не могла, но и прогулки по городу тоже никакого облечения не давали. Каждое знакомое место заставляло перенестись в прошлое, вспомнить, что вот здесь был мой первый НАСТОЯЩИЙ поцелуй, там Тимур ночью перелазил через забор в чужой дом и рвал мне сирень, а вон в той клинике я сделала аборт. Странно, я ведь не первый раз за прошедшие несколько лет приезжаю в свой родной город, но эти воспоминаний, нахлынули на меня только сейчас, по крайне мере с такой мощной силой. И пускай, я старалась себя успокоить, списывая всё на излишнюю впечатлительность, но глубоко в душе всё равно понимала, что дело совсем в другом.

Больше всего времени я проводила на кладбище. В первый день пришла, чтобы убраться на могилках родителей, положить свежих цветов (хотя братья и Игорь и без меня об этом заботились), а потом просто сидела у мраморной плиты, даже не решаясь ни о чём заговорить. Раньше, когда я приходила к родителям, я рассказывала всё, что происходило у меня в жизни, делилась какими-то радостями, какими-то переживаниями. Может это глупо, но мне всегда становилось после этого легче, а вот сейчас нет. Наверное, потому, что я впервые позволила себе затронуть те самые, давно вычеркнутые из моей памяти воспоминания. Перед глазами вновь промелькнули картины каждой нашей ссоры, каждого скандала. Вот папа отказывается платить за моё обучение, вот рвёт мой паспорт, и я опаздываю на вокзал....Тогда ведь я винила во всём именно родителей. Мне казалось, что из-за них у нас с Тимуром ничего не складывалось. А теперь? Кого мне винить теперь? Самого Тимура, за то, что жил все эти годы нормальной жизнью, завёл семью и теперь не собирается её бросать? А может, стоит покопаться в себе, ответить всего на один единственный вопрос: люблю я его? Если послушать своё сердце, то да, люблю...и очень сильно. Но вот если подумать головой....Когда мне было восемнадцать, я не могла справиться с материальными трудностями, не могла создать рай в шалаше с любимым человеком. Теперь навалившиеся проблемы тоже затмили чувства. Мне было проще сбежать, чем попытаться не то что бороться, а хотя бы не выронить из рук, может быть никуда не собирающееся уходить от меня счастья.

Не знаю, как я выдержала эти три дня наедине со своими мыслями, которым уже почти удалось свести меня с ума. В итоге, когда Алекс вернулся из клиники, я чуть ли не с порога бросилась его обнимать, чувствуя, что ещё никогда не испытывала столько радости при встрече с Колесниковым. Хотя сейчас я была бы счастлива увидеться с кем угодно, лишь бы только снова не оставаться одной.

– Ну как всё прошло? Что тебе сказали? Что вообще было-то?

– Что было? Да ничего особенного, - отхлебнув из кружки чай, Алекс несколько секунд задумчиво вертел в руках печеньку, не поднимая на меня взгляд и разговаривая будто сам с собой.
– Нет, ну я походил на какие-то там процедуры, но в основном со мной беседовали разные врачи, в том числе тот самый доктор - Меньшиков, который нас в самом начале принял.

– Ну и что он тебе сказал?

– Да много чего. Знаешь, меня больше всего удивило, что он просто разговаривал со мной о моей жизни, о каких-то вещах, которые вроде даже не касались моих пристрастий. И ещё...со мной общались на равных, не относились как к больному.

– Значит, тебя не положат на лечение?

По лицу Алекса я не могла понять, как именно всё прошло. Вроде мужчина и не был подавлен, но его задумчивый и даже какой-то тяжёлый взгляд не давали особого повода для радости.

– Ну, по-моему, это необязательно. Во всяком случае, мне сказали, что я могу сам справиться со своими проблемами, только...

– Что только?
– после длительной паузы насторожилась уже я.

– Меньшиков посоветовал мне не возвращаться в Москву. Он сказал, что чтобы избавиться от пьянства и автоматов мне надо полностью пересмотреть свою жизнь. Начать всё заново, причём лучше это сделать в своём родном городе, с которым у меня связаны только хорошие воспоминания.

– Значит ты остаёшься?

– Наверное, остаюсь. В конце концов, в Москве меня ничего не держит. Там репутацию я себе давно загадил, а здесь ещё можно попытаться что-то построить, только, - как-то неловко замявшись, Алекс резко и будто бы с трудом на это решившись, поднял на меня взгляд, мрачно, но спокойно добавив, - Менькишов посоветовал мне по возможности максимально оградить себя от прежнего круга общения.

Несколько минут мы сидели молча. Мужчина опять опустил взгляд, сложив локти на стол и закрыв лицо ладонями, а я, с трудом шевеля извилинами, тупо пыталась сообразить причину его такого странного состояния. И только, когда до меня наконец дошло, я подняла на мужчину поражённый взгляд.