Попутный катафалк
Шрифт:
– За упокой души нашего покойника.
– Причина смерти – передозировка наркотиков. Понятно, – служащий отложил документы. – Сейчас выдам вам справку. Урну с прахом получите по этому номеру….
– Когда?
– Где-то через месяц.
– Послушай, друг! Нам нужно спалить его прямо сейчас. Сколько надо, мы подождем….
– Это невозможно технически.
– Слушай, это личная просьба Гопы. Надеюсь, слыхал про такого?
– Слыхал и очень уважаю, но не могу.
– Этот пацан очень дорог для Гопы, он ждет урну с прахом.
– Пойми, ты. Нам электричество
– А как же остальные?
– Ждут своей очереди. Потом, день на день не приходится…
– Наш пойдет вне очереди.
– Само собой!
– Когда включат сегодня?
– Не раньше десяти вечера.
– Вот засада, что же делать? Гопа ждет урну.
– Дам тебе урну с пеплом хоть сейчас. Он что, устроит экспертизу?
– Давай, только сожги его первым, сразу как включат….
– Без вопросов! Для Гопы сделаем. Подожди немного, – служащий открыл шкаф и достал урну, потом вложил урну в темный полиэтиленовый пакет с названием похоронной фирмы. – Сейчас выпишу ярлык.
Он взял бланк в одну восьмую листа и заполнил необходимые данные, заглядывая в заключение о смерти.
Они вернулись в зал церемоний. Витек и Вист стояли в углу, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
Служащий подозвал напарника. Они сняли крышку гроба и прислонили к стене. Из-за ширмы в торце зала вышел дородный мужчина с лицом цвета меди, одетый в костюм– тройку, белоснежную рубашку и при галстуке «бабочка». Его черные волосы были тщательно расчесаны на пробор.
– Начинаем церемонию прощания с усопшим, – произнес меднолицый.
Он говорил глухим, загробным голосом, с усилием ворочая языком. При этом он широко раскрывал большой рот. Крупные зубы, словно тридцать три богатыря, блистали золотыми панцирями коронок за толстыми губами.
Присутствующие встали в ряд в двух-трех метрах от гроба. Тело Бориса до подбородка было прикрыто покрывалом. Лицо светилось в полумраке восковой бледностью. Глаза были закрыты неплотно, словно в насмешливом прищуре.
Меднолицый принялся читать прощальную речь притворно-скорбным голосом:
«Жизнь и смерть! Нет понятий более противоположных и более тесно связанных друг с другом…».
К Борису постепенно возвращалось сознание. Сквозь слегка приоткрытые глаза он видел беловато-серый потолок. Он опять почувствовал свое огромное тело, которое словно парило под потолком. Он слышал слова, колокольным звоном отдающиеся в его ушах, но еще не понимал их смысла. Его веки дрогнули. Оратор заметил что-то необычное в лице покойника и, не прекращая речи, приблизился к гробу.
Сквозь прищур век Борис увидел почти над собой огромную вурдалачью челюсть с оскалом золотых зубов. Он остро ощутил запах коньяка и дорогих сигарет. Однако тело еще не подчинялось Борису. Он лежал в оцепенении.
Оратор вернулся на свое место успокоенный. Он не почувствовал дыхания и решил, что ему померещилось. Непосредственно перед речью
«… жизнь после смерти в памяти и сердцах наших близких и друзей остается последней нашей надеждой. Истинная смерть есть забвение. Пусть оно минует нас. Мир праху твоему, Александр!»
Служащие подождали для приличия минуту. Никто из присутствующих к гробу не подошел. Тогда они закрыли гроб крышкой. Оратор нажал на кнопку. Плита, на которой стояла тележка с гробом, медленно ушла под пол. Проем закрылся. Провожающие покинули ритуальный зал и здание крематория через боковую дверь. Катафалк их ждал у ступенек. Витек знал свое дело.
Тележку с гробом отвезли в морг, но в холодильные камеры не поместили, так как действительно собирались сжечь тело после включения печей. С Гопой шутки были плохи. Никто не мог дать гарантию, что кто-нибудь из его шестерок не заявится среди ночи проверить, как выполняется «просьба». По случаю зимы и холодов в «предбаннике» морга рядышком разместили гробы всех покойников, поступивших за сегодняшний день. Крышки с гробов были сняты и сложены штабелем у стены.
Окно под потолком было приоткрыто. С улицы окно было у самой земли. Поток холодного воздуха увлекал за собой через узкую щель снежный вихрь. На подоконнике уже вырос маленький сугроб.
От свежего воздуха к Борису вернулось сознание. Он безуспешно силился понять, где находится. Тусклая лампочка под потолком слепила глаза и не позволяла разглядеть помещение. Повернуться на бок он еще не мог, так как тело его еще не слушалось. Невероятная слабость сковала конечности. Постепенно он все вспомнил. Главное, он жив пока. Он не знал, который час и сколько времени пролежал в этой комнате. Гроб, наполненный стружкой, и покрывало еще хранили тепло. Борис не чувствовал холода и вскоре опять задремал.
Он проснулся от толчка. Кто-то грубо тормошил его. Борис открыл глаза и увидел небритого старика в ушанке и ватной фуфайке. Старик пытался снять с него джинсовую куртку. Это было не так просто, учитывая комплекцию Бориса, поэтому старик не сразу заметил, что «покойник» открыл глаза. Мародер оставил свои попытки снять куртку, и оторопело уставился в лицо Бориса. Борис посмотрел на старика и заморгал глазами. Это единственное движение, которое он мог совершить.
Этого оказалось достаточно, чтобы мародер с воплем ужаса убежал из помещения.
Через некоторое время Борис опять погрузился в сонное забытье.
Мародер тем временем отыскал служащего ночной смены и привел в морг. По дороге он рассказал об ожившем покойнике.
– У страха глаза велики, – промолвил дежурный, когда они вошли в морг, где царила кладбищенская тишина и покой.
– Какой страх! Раздеваю их, считай, десять лет, а такое вижу впервой.
– Который из них?
– Вот этот в джинсе….
Борис спал с закрытыми глазами. Дыхание было такое слабое, что трудно было усомниться, что это покойник.