Попытка – не пытка
Шрифт:
– Нет! Я не отстану! – Натаныч навис надо мной, как демон возмездия. – Это он, твой драгоценный вождь, тебе подарил?
– Какое тебе дело?
Оставив мою реплику без ответа, он продолжил:
– Я так понимаю, что это не единственный подарок. Да? А то, что это старинное кольцо, ты видишь? И ты, идиотка наивная, думаешь, что он его в комиссионке купил на свою зарплату секретаря ЦК ВКП(б)?
– Какая разница, где он его взял? – не выдержала я.
– Да ему в кабинет его принесли! –
– Он легкую промышленность развивал перед войной!
– Легкую? Промышленность? А до этого он кем был?
Сдуру я ляпнула ему правду:
– Сталин сказал, что он какой-то секретный отдел ГПУ возглавлял…
От этого известия Натаныч крякнул:
– Батюшки милые! С кем я связался! Секретный отдел ГПУ! Это же были расстрельные команды! Да! Гнилая же кровушка по твоим венам течет…
Услышав про расстрельные команды, я вдруг вспомнила о Натанычевых родителях:
– Ой! Слушай, чуть не забыла тебе сказать! Твоему отцу дали квартиру на Арбате и повысили по службе.
Мне показалось, что в этот момент у Натаныча внутри сработал какой-то переключатель. Он наконец-то замолчал, выпрямился, сложил перед собой руки и замер, глядя на меня, как на привидение.
– Ты понял, нет? – Я постучала пальцем ему по плечу. – По словам Сталина, твой отец занимается важными физическими исследованиями.
Натаныч вцепился руками себе в шевелюру:
– Боже ж мой! Боже ж мой! – запричитал он, закрыв глаза. – Это значит… Это значит… Мой папаша будет заниматься квантовой механикой… Может быть, даже переплюнет Дирака и Шредингера… Он переедет с моей матерью в квартиру на Арбат… А я… – Он снова ошарашенно посмотрел на меня. – А я не попаду в детдом и буду жить как нормальный человек? Да?
– Ну да, – развела я руками. – Получается, что так.
– А вот и нет… – Он встал и побрел к распахнутому окну. – Я буду жить здесь и проклинать этот паршивый детдом… Буду получать льготы за события семидесятилетней давности… Продолжу тешить свое тщеславие воспоминаниями о достижениях 1974 года… А все хорошее… А все хорошее, что тебе удалось для меня сделать, уйдет в параллельный мир…
– Но твоя программа! Она же работает! – воскликнула я, уже совершенно запутавшись в том, что он наизобретал.
Он сел на подоконник и обреченно сказал:
– Ты так ничего и не поняла. Программа работает. Да. Но мертвых нельзя поднять
– А как же война?
– Не изменится ничего! И война, и репрессии по-прежнему останутся частью нашей истории. Мы будем помнить оттепель, застой, перестройку, золотые девяностые… А твой кумир Сталин навсегда останется в истории кровавым диктатором, даже в том случае, если случится чудо и он оправдает твои надежды.
В этот момент в наш диалог встряла кукушка из часов, которая громогласно известила, что на дворе пять утра. Я в панике вскочила с дивана:
– Натаныч! Мне же пора на аэродром! Мама дорогая! Я сейчас опоздаю! Как хорошо, что я документы в машине оставила. Все, я побежала… А ты! Ты! Успокойся ты со своей жарой. Не такое переживали. И перестань меня костерить уже. Это, между прочим, просто не по-товарищески…
Я вылетела в коридор, а Натаныч прокричал мне вслед:
– Но ты в вечернем платье!
– Наплевать! – крикнула я из лифта и, спустившись вниз, прыгнула в машину, завела мотор и на всех парах помчалась в аэропорт.
Когда я вбежала в здание терминала, Глеб и Маша как раз получали багаж. Радостные и улыбающиеся, они вышли ко мне с чемоданами.
– Ой, как вы выглядите шикарно! – после приветствия сказала Маша. – Вы тоже отдыхать ездили?
– А правда, мам, – присоединился Глеб. – Ты в Москве была? Говорят, у вас тут дико жарко. А что за платье такое? Это ты для нас нарядилась?
– Да! – заулыбалась я. – И для вас, и чтобы в люди выйти. Не каждый же день я в аэропорт приезжаю. Все-таки какой-никакой, а праздник…
К шести утра мы отвезли Машу к родителям и поехали домой. Зайдя в квартиру, Глеб чуть в обморок не упал, а вместе с ним и я, так как поняла, что забыла замести следы преступления.
– Мама! Это что такое? Колумбарий? – спросил он, с ужасом разглядывая расставленные по всему дому букеты роз. – Откуда столько цветов?
Я обвела взглядом разноцветные охапки и поняла, что, оказывается, практически каждый раз возвращалась из 1937 года с букетом. Это впечатляло.
– Сын, – сказала я, понимая, что не смогу придумать ничего правдоподобного. – В меня влюбился диктатор Экваториальной Гвинеи Теодоро Обианг Нгема Мбасого. Он шлет мне розы, водит по театрам и обещает ради меня провести в своей стране внеочередные выборы.
– Понятно, – захохотал Глеб. – Тепловой удар!
Мы сели завтракать, и он часа два рассказывал мне о красотах неведомой безвизовой страны, название которой я почему-то никак не могла запомнить.