Попытка Реквиема

Нохрин Сергей

«Уголовная жизнь и лагерные будни в общественном сознании до недавнего времени были пронизаны романтизмам и сентиментальностью. Это заметно по блатным песням, литературе, татуировкам. Ни в одной стране мира профессиональные уголовники не были настолько привлекательны для общества как в СССР»³⁰.

В те же 90 годы, в эпоху так называемой «Криминальной революции» вездесущая пресса, обрушила на неподготовленного читателя лавину «лагерной» литературы. Девятый вал запретной тематики хлынул во все маститые (и не очень) издания… Официальные журналы: «Новый мир», «Огонек», «Звезда», «Юность», «Смена» и прочие, и прочие словно соревнуясь, выбрасывали на прилавки работы авторов ставшие ныне классическими. Сергей Снегов, Варлам Шаламов, Георгий Жжёнов, Лидия Чуковская, Роберт Штильмарк, Анатолий Марченко, Юрий Вейнерт, Юрий Домбровский, Яков Харон, Клингер, Николай Заболоцкий, Лев Разгон,

диссидент и потрясающая поэтесса Ирина Ратушинская, Вячеслав Майер, Сергей Довлатов, Валерий Абрамкин, Юрий Чижов (Перечень огромен!). Звучные названия: «Язык, который ненавидит», «Колымские рассказы», «Записки сбежавшего», «Очерки преступного мира», «От «Глухаря» до «Жар-птицы», «Мои показания», «История моего заключения», «Серый – цвет надежды», «Зона», «Чешежопица», «Плен в своем Отечестве», «Как выжить в советской тюрьме» будоражили воображение обывателя. Однако при внимательном изучении действительно значимых трудов XX века проявляется незначительная погрешность, как правило, все они художественного плана, что, как известно, предполагает определенную долю эмоций. Например, получивший мировое признание, тяжеловесный и не бесспорный «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына был создан, прежде всего, как опыт художественного исследования.³¹ В воспоминания выживших узников уголовный мир прописан мрачными красками, что вполне объяснимо, рецидивисты в первую очередь рассматривали «политических» как законную жертву, и без особой необходимости к себе не подпускали. Иными словами явление было масштабно обозначено³²…

Довольно весомо отозвалось в литературе и «постсоветское» время, явив читателю, несомненно, ярких и талантливых писателей – Вячеслав Разинкин, Иван Костров, Сергей Дышев, Алексей Максимов, Б. Яковлев, А. Бурцов, Александр Сидоров, Фима Жиганец, Максим Плохой, адвокат Валерий Карышев (Перечень не менее, огромен!). С учетом перемен уровень литературы, требовал детального анализа, может быть потому, в большинстве случаев внимание авторов было больше приковано к «прославленным» личностям (смотрящие зон, держатели общака, лидеры ОПГ, киллеры) с обязательным разъяснением колоритного арго («лантух»³³, «намордник»³⁴, «положенцы», «цветные» и т.д.). Общее мнение для всех вышеперечисленных авторов можно суммировать в один тезис – «Тюрьма отвратительна. За редким исключением Тюрьма не исправляет, но альтернативы этому учреждению пока не предвидится».

И вновь вырисовывалось одно, но… Большинство авторов, так или иначе рассказывая о «зоне», никогда не принадлежало к преступному миру.³⁵

В длинном перечне произведений следует отметить действительно примечательную работу французского политолога Жака Росси. Его блестящий «Справочник по ГУЛАГу» дает жутковатое и справедливое представление о том, как и насколько мат и блатная «феня» пустили корни, пропитав собой великий и могучий русский язык. Наша повседневная речь скорбное тому подтверждение. « С психологической точки зрения нецензурной лексикой люди чаще всего маскируют свою жизненную неуверенность, заглушают чувство страха перед окружающими. Это особенно характерно для ситуации войны, революционных беспорядков, социального беззакония, когда происходит разрушение прежнего привычного и стабильного мироустройства. Матерщина, как мы знаем, имеет активную атакующую направленность на все окружающее. Однако, став обыденным фоном и постоянно сопровождая речь человека, мат свидетельствует о его духовной, эмоциональной и психической слабости, боязни окружающего мира, постоянном ожидании неприятностей извне»³⁶ Cujus regio, ejus lingua.³⁷

Впрочем, это только видимая часть айсберга. Очевидно, что проблема неизмеримо больше. Простенький пример – в дворовых компаниях существует негласное правило, если хотите Табу: обыкновенные мальчишки, 7-13 лет, подсознательно не употребляют в общении такие внешне безобидные слова, как «козел» или «петух». Подтекст этих слов известен нам с детства, но кто, когда и как внушил нам такую линию поведения? Такое впечатления, что мы впитываем этот вирус с молоком матери.³⁸ За полвека моей суетливой жизни мало что изменилось. «Заводной апельсин» Берджесса в действии. Никуда не делся сленг, по-прежнему существуют «прописки» в школах (горячий прием новичков с элементами насилия, разительно похожий на «прописку» в камере), по-прежнему в полутёмных пивнушках малолетки подобострастно заглядывают в глаза старшим, исполняя любую прихоть. Замысловатый танец на «цирлах». Одним словом: «Смерть лягавым – жизнь блатным!».

«Воровская идея». Какая она на самом

деле?

Пишущая «братва» явление не частое, но, тем не менее, прочно вошедшее в средства массовой информации. Существуют целые сайты, где вам в деталях расскажут о том, как заработать авторитет и выжить в закрытых помещениях³⁹. Но если присмотреться… Информация эта, мягко говоря, отлакирована, отретуширована, прошла через руки множества литературных стилистов-редакторов, информация эта имеет определенную цель.⁴⁰ Совсем другое дело сайты аболиционистов, в которых действительно можно подчерпнуть достоверную информацию (статистика, рецензии, анонсы, статьи, комментарии и даже «штучные» книги норвежца Нильса Кристи) о реальном положении дел в уголовно-исправительных учреждениях.⁴¹ Каждая сторона имеет право на свое мнение. И это замечательно. Но возникает встречный утопический вопрос: «Почему в противовес мнению людей прошедших через заключение, не существует сайтов, на которых свое мнение смогли бы высказать…жертвы преступления?»⁴². Можете ли вы представить такой сайт (либо форум) в масштабах страны? Боюсь, мы бы просто захлебнулись в количестве историй, в потоке событий связанных с болью и растерянностью…

«Многие жертвы нуждаются в восстановлении чувства безопасности, доверия к людям, в компенсации материального ущерба и ответах на вопросы («почему я?», «повторится ли это со мной?», «не я ли виноват в этом?», «что я ему сделал?»). Болезненные переживания – страх, горе, беззащитность, недоверие к людям, самообвинение – могут много лет мучить потерпевшего. Для некоторых жертв преступления очень важна возможность поделиться личной историей и получить ответы на вопросы непосредственно от правонарушителей».⁴³

В течение десяти лет мне, с каким-то мальчишеским упорством, хотелось отыскать, в огромной череде лиц ранее судимых, среди односложных ответов и взглядов поначалу полных неприязни, человека, который бы сам рассказал о своей жизни. Рассказал бы сам по одной простой причине – любой текст, об особенностях пенитенциарной системы созданный сотрудником МВД России можно легко обвинить в предвзятости. В конечном итоге поиски оправдались – обнаруженный мною сорокалетний мужчина, с отличным чувством юмора и изысканными манерами был попросту образом «криминального идеала» для дворовых мальчишек, что поначалу породило ряд неприятных разговоров между нами. К огромному удивлению я обнаружил не просто бывшего блатаря, я обнаружил ИДЕОЛОГА, чья «карьера» начавшаяся еще во времена СССР, длительное время была весьма успешной.

Автор рукописи, злостный нарушитель режима содержания, «пилигрим» Всесоюзного розыска, недолгое время член организованной преступной группы, неоднократно поднимавший руку с ножом на человека (к сожалению, одно убийство правосудие так и не смогло доказать) в своих преступлениях, ни больше и не меньше, винил… Государство. Просто потрясающе! В эти строки, нужно было вчитываться, изучать, заполнять пробелы в познании криминологии (автобиографический метод, метод изучения дневников). В конце концов, с первых самостоятельных шагов в работе, меня учили главному – добывать информацию (образ жизни, связи, наклонности и т.д.). Следует отметить, что при постоянном спросе на тюремный эпос автор никогда не предпринимал попыток к публикации, (в чем собственно и заключалась ценность манускрипта) и это в то время когда книжные прилавки ломились от воспоминаний авторитетов, и причастных к «резонансным» уголовным делам адвокатов.

Помимо литературного дара, этот человек удивил меня еще раз, пристрастившись на шестом десятке жизни к так называемым дизайнерским наркотикам. Действие «спайса» оказалось во стократ сильнее сложившегося тюремного мировоззрения и привело к глубокой коме в психоневрологическом диспансере. Мне неизвестно жив ли он сейчас.

Читая приведенные ниже строки, вы поймете, куда заводит огромное человеческое взращенное «Эго». «Я не стараюсь себя ни в чем оправдать, что сделано то, сделано и видит Бог, я этого хотел!» – говорит автор. Пусть так! От себя только коротко добавлю, если знакомство с «литературой рецидива» приблизит нас, хоть на шаг к пониманию того, как мыслит, как формируется преступник, значит, поставленная задача выполнена.

Вашему вниманию представлена небольшая часть объемной лагерной рукописи. Приемы при помощи, которых литература подобного толка попадает в поле зрения сотрудников, с Вашего разрешения, мы оставим за «семью печатями». Добавим только, что законность соблюдена, и авторские права не нарушены. Существует крылатая поговорка – «Враг сам по себе не исчезнет». Преступность это, безусловно, враг! Всё просто. Мы изучаем преступный мир, в свою очередь, и он не оставляет нас без внимания…

Глава 5