Поражающий фактор. Дилогия
Шрифт:
Таджикистан, Фанские горы, Мутные озера
Алексей Верин
– Чимтарга, ответь Мутным, прием.
Пятисекундная пауза. И снова:
– Чимтарга, ответь Мутным, прием.
Леха пытался связаться с группой Олега уже семь минут. Еще три, и можно сворачиваться. В принципе ничего удивительного, ночевки за перегибом, а хваленые «Моторолы» вне прямой видимости берут очень хреново. Впрочем, наши «виталки» еще хуже.
– Чимтарга, ответь
– Мутные, я Чимтарга, как слышишь? – Слышимость Леху удивила. Похоже, Олег вылез на перегиб. Достаточно далеко, между прочим.
– Чимтарга, слышу вас хорошо, включаю рацию, – дежурной остротой ответил Верин.
– Леха, завтра никуда не идете. Ждете нас или спускаетесь в лагерь. Передай Руфине – выход на все восхождения закрыть. Отправку групп вниз отменить под любыми предлогами. Все передвижения только в направлении лагеря. Отцу скажи: район закрыт в связи с лавинной опасностью. Как понял, прием.
– Олег, какие лавины, ты что несешь? А клиенты? Прием.
– Передай, как я сказал. Своим клиентам скажешь – приказ Потапа! Прием.
– Да ты можешь сказать, в чем дело? Прием.
– Передай отцу: Фаны закрыты в связи с лавинной опасностью. Понял? Прием.
– Понял. Фаны закрыты в связи с лавинной опасностью. Прием.
– Все. СК.
– СК. – Леха выключил рацию и недоуменно пожал плечами: – Ничего не понимаю. Приказ всем вниз.
Посмотрел на часы и опять включил «Моторолу»:
– База, ответьте Мутным, прием…
Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады
Владимир Пчелинцев (Шмель)
– Докладывайте, товарищ капитан! – устало сказал Пчелинцев, сидя на груде кирпичей. Что тут раньше было, он вспомнить не мог, как ни пытался.
– Что там докладывать, комбат… – махнул рукой Сундуков. И присел рядом. Не та обстановка была, чтобы продолжать политес привычный. – Насчет жопы это ты, Глебыч, помелочился. Мы в таком, что слов нет. Хуже Панкийки.
Мимо командиров пробежало четверо солдат, несущих на плащ-палатке раненого. В опускающейся темноте не было видно, кого именно.
– И таких уже с полста будет. – Сундуков закурил, протянув пачку и майору. – А мы только вторую казарму пробежали на скорую руку. Слишком долго батальон на полигоне сидел.
– Благодарствую. По медицине какие новости? – Пчелинцев щелкнул зажигалкой, вспыхнул огонек сигареты. – Санчасть разнесло, знаю. А временем хоть ты не попрекай. И так сам себя сожрал за перестраховку.
– А вдруг прав был бы? И нас тут Чернобыль встретил? Или полк китайского десанта? По медицине следующее: раненых, вместе с нашими тремя, уже пятьдесят два. Может, еще кого нашли. Половина до утра не доживет. Четверть – крайний срок два-три дня. Переломы страшные.
– Понятно. Подполковника хлебом не корми, дай отрезать чего. И балкой его не грохнешь, убийцу в белом халате. Ой, Саныч, как хреново-то мне…
– Немудрено. – Ротный огляделся и протянул комбату солдатскую флягу, увесисто булькнувшую: – Причастись. Может, полегшает.
Пчелинцев отхлебнул пару раз и вернул изрядно опустевшую флягу хозяину:
– Коньяк?
– Обижаешь! Самогон, на дубе настоянный. Свой рецепт.
– Так вот, мне полегчает, когда все на места вернется.
– Не вернется больше никогда. И пока мы сидим – личный состав с ума сходит. Двое застрелились уже. – Сундуков завинтил крышечку и поднялся. – По-умному, с водой в стволе. Какая сволочь только подсказала. Так что хватит сидеть и самого себя жалеть. Всем плохо. Думаешь, мне завыть не хочется?
– Хочется. Как иначе.
– Вот именно. Так что, товарищ комбат, вставайте да идите выполнять свой священный долг. Орите, рычите, грозите расстрелом. Только бойцам задуматься не давайте. И летехам. Терентьев как общагу увидел – еле пистолет забрать смогли. Сидит теперь связанный и воет.
– А ты? – в лоб спросил Пчелинцев. Ротный с ним на одной площадке жил. В семиподъездной пятиэтажке, от которой целым остался только кусок торцевой стены, да и тот лишь до третьего этажа.
– А я права не имею, – огрызнулся вдруг капитан. – У меня, кроме семьи, еще рота есть. И комбат, который расклеился и ни хрена сейчас не командир!
– Саныч, не заводись. – Пчелинцев встал с кирпичей и попытался успокоить ротного.
– Да пошел ты на хер, Шмель. – Сундуков плюнул майору под ноги тяжелым сгустком слюны, перемешанной с пылью. – Я две войны прошел, – непонятно зачем уточнил Сундуков и поплелся к санчасти.
– Ты куда? – окликнул его майор.
– На муда, Глебыч, куда же еще, – ответил ротный, не оборачиваясь. – Сейчас спирта найду пару литров да за упокой душ нажрусь. А потом застрелюсь. И пусть Максим Викторыч вскрытие сделает.
– Ни хрена ты не застрелишься, – прошептал Пчелинцев и, решительно мотнув головой, быстрым шагом пошел в сторону складов РАО. Нога решила больше характер не показывать. – А если застрелишься, то лично на остывающий труп нагажу и убирать не буду. Понял?!
Конечно, Сундуков этого не услышал. Отошел далеко, да и в окружающем шуме особо не разберешь.
Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»
Виктор Юринов (Дед)