Порфира и олива

Синуэ Жильбер

— Мне нужна твоя помощь.

— То-то же. И чего же ты хочешь?

— Отплыть с тобой на «Изиде», когда она в следующий раз отправится в Александрию.

— Теперь ясно: Вакх все-таки отравил твой разум. Отплыть на «Изиде»? Да ты подумай о последствиях! Начнем с того, что наш дорогой Карпофор доставит себе удовольствие, вздернув тебя на дыбе у подножия Капитолия. А там уж налетят стервятники, расклюют твой больной мозг. Но это не все, есть ведь еще я. В лучшем случае я закончу свою жизнь галерником между Тиром и Фалерами,

буду там мыкаться до тех пор, пока Средиземное море не превратится в купальный бассейн для патрицианки в течке. И это, малыш, не что иное, как самый жизнерадостный взгляд на вещи!

— Карпофор ничего не узнает. С какой стати ему связывать мое исчезновение именно с тобой?

— С какой стати? Да просто потому, что в этом городишке все происходит у всех на глазах, а милосердная душа, которая на нас донесет, всегда найдется. Это сделает кто угодно, любой случайно увидевший, как ты всходишь на борт.

— Увидят, если я это сделаю днем. А ночью?

— Допустим. Но куда ты спрячешься во время плавания?

— Я об этом думал. Схоронюсь в трюме. Я носа оттуда не высуну до самой Александрии.

— Ну, ты совсем спятил! Десять — двадцать дней проторчать в трюме?

— Возможно, я и спятил, но у тебя-то, Марк, с головой все в порядке. Ты не дойдешь до такого безумия, чтобы отказаться от двухсот тысяч сестерциев.

Марк нервно потер свой вспотевший лоб:

— Знаешь что, Калликст? Ты меня утомил. Теперь вот и жажда из-за тебя одолевает.

Он потребовал себе еще кувшинчик белого и, посопев, опять с упреком проворчал:

— Да уж. Устал я от тебя.

— Умоляю тебя, соглашайся! Я вправду с ума сойду, если останусь в Риме. Мне необходимо уехать, иначе я покончу счеты с жизнью.

— Ты этот шантаж прекрати! Ненавижу такие штучки!

— Однако же это правда. Я здесь задыхаюсь!

— Насколько мне известно, ты занимаешь привилегированное положение, тебе не надо проводить свои ночи в эргастуле...

— Моя тюрьма — все, что меня здесь окружает. И потом, есть еще причина. Человек, который был мне дороже жизни... Ее больше нет. Ничто меня теперь здесь не удержит...

— Бредни все это! Скажи-ка лучше, какой такой Венерин бросок ты рассчитываешь произвести, чтобы заполучить подобную сумму.

— Я же сказал: это моя забота.

Марк долго изучал Калликста цепким, настороженным взглядом.

— Ладно, — сказал он, наконец, — твоя взяла. Будет по-твоему, но на моих условиях.

— На твоих условиях?

— Именно. Когда я говорил, что хочу найти для себя мирный уголок, я ни в малейшей степени не имел в виду, что готов ради этого чем бы то ни было пожертвовать. А уж собственную голову прозакладывать тем паче не намерен. Это ясно? Ты же сам понимаешь: я не пойду на риск потерять все, что имею, за здорово живешь, без компенсации.

— Но как же... а двести тысяч сестерциев?

— Это хорошо, но этого не достаточно.

— Ты хочешь сказать,

что...

— Я хочу сказать, что между желанием и средствами его исполнить путь неблизкий. И он имеет свою цену: еще двести тысяч.

— То есть выходит в целом четыреста тысяч?

— Представь себе, считать я умею.

Калликст, бледнея, почувствовал, что ноги его больше не держат. Двадцати талантов Юлиана уже не хватало. На краткий миг его настигло искушение все бросить. Без гроша он не уедет, зачем? Чтобы жить в Александрии, нищенствуя или прислуживая какому-нибудь местному богачу?

— Хорошо, — вдруг сказал он, — ты получишь эти деньги.

В конце концов, разве не он ведает всеми финансами Карпофора?

— Берегись, Калликст, гляди, чтоб без обмана. Четыреста тысяч, и ни единым ассом меньше. Не знаю, где ты возьмешь такую сумму, как ты ее будешь доставать, но если сядешь на мель, у тебя будет время вспомнить мои предостережения. А теперь сдается мне, что пора возвращаться на судно, вон и дождь собирается — вряд ли из этих туч на нас посыплются сестерции.

— Постой. А кто мне сообщит об отплытии «Изиды»?

— Да сам Карпофор и скажет. Ведь не отчалю же я без его приказа. Вероятно, ты раньше моего узнаешь, когда это будет.

— В таком случае давай здесь и встретимся, на заре перед отплытием.

— Учти: во втором часу ночи я уже подниму паруса.

— Не беспокойся, я буду на месте.

Па губах капитана появилась улыбка, похоже, все это его забавляло:

— Ты безумец, Калликст. Сущий псих. Но знаешь, что я тебе скажу? Выгорит у тебя это дело или нет, а мне ты по сердцу.

Глава XXVIII

— Ты не можешь себе представить, какая для меня честь твой визит, Марсия! Ты здесь — это как если бы и мой дом хоть ненадолго осенила царственная порфира.

Карпофор с улыбкой слаще меда и невиданным почтением провел гостью в табулинум — приятную комнату с выходом во внутренний сад, откуда доносилось журчанье фонтанов, а занавеси над дверью были заботливо оттянуты вверх и вбок, пропуская нежное тепло последних дней уходящего лета. Направившись к одному из диванов, Марсия отвечала:

— Я уверена, что ты говоришь искренно. В Риме не найдешь человека, который бы не знал, как ты привязан к императору. Это и позволяет мне сегодня обратиться к тебе без околичностей.

Карпофор, все еще взбудораженный столь экстраординарным визитом, помог молодой женщине удобно расположиться на ложе. С того мгновения, когда она сообщила о своем желании встретиться с ним, он испытывал что-то похожее на страх. Много повидав на своем веку, он знал жизнь достаточно хорошо, чтобы не доверять сильным мира сего, когда они предстают перед своими подчиненными в качестве просителей. Скрывая томительное беспокойство, он устроился напротив фаворитки Коммода в почтительном ожидании.