Порочен, как грех
Шрифт:
– Предупреждаю вас, – шепнул он ей в шею, – не приглашайте меня в вашу постель ради шутки.
– Вы хотите меня, Гейбриел? – прошептала она, медленно поворачиваясь в кольце его рук, пока не оказалась к нему лицом, на котором блуждала какая-то неопределенная улыбка.
– Вы – самое глубокое мое желание.
Она вздохнула:
– Как красиво!
Он поцеловал уголки ее рта и обнял крепче.
– На вас производят впечатление красивые слова?
– Нет.
– Так я и думал.
Она на миг
– А вы хотите произвести на меня впечатление?
– Я хочу этого сильнее, чем того, чтобы взошло солнце.
Элетея рассмеялась и снова подняла глаза.
– Глупые красивые слова. Но… его уже нет.
Он не знал, что сказать на это. Она явно погрустнела, заговорив о человеке, за которого должна была выйти замуж. Но ведь она сказала, что не любила его. Он отбросил локоны, падающие ей на лицо.
– Можно мне остаться?
Элетея внимательно всматривалась в его жесткое, мрачное лицо.
– В последний месяц вы показали себя славным мальчиком.
Гейбриел улыбнулся через силу:
– Мы с вами знаем почему.
– Я никак не думала, что вам понравятся наши простые удовольствия.
– Разве человек не может измениться?
– Наверное, может – кое в чем.
Она-то его хорошо знала. Но знает ли он ее? Не знает, но хочет узнать. Он взял ее за руку:
– Проводите меня в комнату.
– Только не в спальню. Горничная спит в соседней комнате. Наверху есть моя личная гостиная, где я читаю.
Он не собирался спорить. Ее рука казалась нежной и крепкой, и он не понимал, зачем она ведет его в комнату, знал только то, что не хочет увлечь ее ни в одно из известных ему темных мест.
Он пошел за ней наверх по боковой лестнице. Элетея сказала, что ей одиноко. Не ищет ли он слабых мест в ее обороне? Прошло больше года со дня смерти Джереми, а она до сих пор не может заставить себя произнести его имя. В прошлом Гейбриелу никогда не приходилось планировать свои романы. Всегда и всюду у него находилось для этого прекрасное время и прекрасное место.
А ныне он гибнет, не находя выхода.
Маленькая освещенная огнем камина гостиная была, судя по всему, ее личным убежищем. Книга, письма, корзинка с вязаньем. Место покоя и размышлений.
– Наверное, вам не следовало приглашать меня сюда, Элетея. Я знаю, что не могу заменить то, на что вы когда-то надеялись.
Она закрыла дверь, глаза ее сверкали от гнева.
– Откуда вам это известно?
Гейбриел покачал головой. Да простит его Бог, но он не хотел воспользоваться женщиной, настолько погруженной в горе, что ради мгновенного утешения она способна предложить себя какому-то распутнику. Но если он может заставить ее забыть о своей боли – и пусть утром она станет его презирать, – он не устоит.
– Я никогда не был святым, – сказал он. – Я возьму вас хотя бы ради того, чтобы облегчить
Он ждал, что она станет возражать. А когда она промолчала, подвел ее к ложу – в темноте оно казалось чем-то вроде мягкой софы, на которой лежала шаль, подзорная труба и стопка бумаги. Он смахнул все это на пол, и она рассмеялась.
– Элетея, – сказал он и сам начал смеяться, – я сотню раз представлял себе это мгновение в своем воображении…
– Но в более прибранной комнате.
– Это не имеет значения. – Сейчас ничто не имело значения, кроме нее. Он привлек ее к себе и прошептал: – Можно, я вас раздену?
Она снова рассмеялась, на этот раз смех ее прозвучал неуверенно.
– Зачем? Вы же ничего не увидите здесь.
– Я мог бы прикасаться к вам. И я хочу вас ласкать.
Как легко его руки «сняли ее с якоря» и каким правильным казалось ей то, что он освободил ее от стесняющего корсета и рубашки. Он ласкал ее, дал ей время расслабиться, предвкушая дальнейшее. Он стал на колени, чтобы снять с нее чулки, и тут почувствовал, как она встревоженно напряглась.
– Гейбриел.
– Только не передумайте, – пробормотал он, резко поднимая на нее глаза. – Не заставляйте меня остановиться, иначе я умру.
В ее смехе ощущалась дрожь.
– Вы, кажется, полны решимости.
– Так оно и есть.
Он посмотрел на нее, увлеченный красотой ее обнаженного тела. Выступающие темные соски груди, округлый живот, пышные бедра. Она застенчиво улыбнулась, и у него перехватило дыхание.
Гейбриел улыбнулся в ответ:
– Я бы подумал, что это сон, если бы требования моего тела не говорили о другом.
– Я перестала верить в сны. – Она легко провела пальцами по его коротким черным волосам. – И не верила до тех пор, пока вы не вернулись.
Этим вечером он получил от нее столько намеков. Она открывала ему себя так тонко, что это должен был бы понять проницательный человек. А он не понял. Единственным оправданием ему могло служить лишь то, что желание лишало его возможности прислушиваться к чему бы то ни было, кроме его основных инстинктов. Завтра будет день, и можно будет поразмышлять над нюансами. Он мог только следовать за ней и справляться со своим желанием.
Он поцеловал ее лодыжку и мягкую впадинку под коленом. Потом встал, снял фрак и шейную косынку, расстегнул рубашку и панталоны.
– Вы никогда мне этого не простите, – грустно сказал Гейбриел, снимая сапоги.
Когда он повернулся к ней, обнажив свое сердце и тело, она молчала. Но кажется, ее не оттолкнули его шрамы и откровенное возбуждение. Ему оставалось только надеяться, что она считает его хотя бы вполовину таким же желанным, какой он считает ее.
– Откуда вы знаете, что я не прощу? – сказала она наконец. – Разве вы вообще меня знаете?