Порочная игра
Шрифт:
Сара слишком поздно вспомнила о своих обезображенных шрамами ладонях. Зачем она сняла перчатки перед тем, как сесть за стол? Теперь ей ужасно хотелось спрятать руки.
Ну, он ведь уже их видел. Не просто видел, страстно целовал в ту ночь, словно это были ладони ангела, а не грешницы.
Надеясь, что краска стыда на лице не слишком заметна, Сара вскинула голову.
— Я делана духи и продавала их, да. — Голос ее стал чуть жестче, чем требовал вежливый, непринужденный разговор. — Мне нужны были деньги.
— Духи. Эти ваши духи, этот ваш запах… — Вейн смотрел на нее вопросительно, его
Сара опустила глаза. Теперь у нее не было сомнений в том, что он заметил ее румянец.
— Запах лилий. И еще тубероза, жасмин, лимон и чуть-чуть мускуса. Мне нравится экспериментировать с различными ароматами, когда я готовлю духи для своих клиентов, но для себя я делаю только эти духи и только ими пользуюсь.
— Необычное умение для дочери графа. Как вы научились делать духи?
Сара улыбнулась, вспоминая.
— Экономка в Пенроуз-Холле взяла меня в ученицы. Ее семья до Революции владела парфюмерной фабрикой в Монпелье. Среди их заказчиков была даже королева Франции. Но, разумеется, они готовили то, что нравилось их клиентам, и ориентировались на их вкусы. Мадам Вассар оборудовала почти настоящую лабораторию в винокурне и научила меня всему, что знала сама.
«Спасибо, Господи, за то, что ты послал мне мадам Вассар». Что было бы с ней, если бы все эти годы у нее не было возможности заработать немного денег и пополнить скудный семейный бюджет?
— У меня не было необходимого оборудования и всего того сырья, которое я хотела бы иметь, но я справилась. Я выжила.
Вейн задавал вопросы, и Сара, чувствуя его неподдельный интерес, продолжала описывать различные приемы получения растительных экстрактов, технологию вымачивания и куда более длительный процесс анфлеража [1] . Затем шло смешивание, создание различных оттенков запахов для получения гармоничного сочетания, симфонии ароматов с базовой нотой, которая сильнее других улавливается носовыми рецепторами. Как при изготовлении хорошего вина, оставляющего приятное послевкусие.
1
Анфлераж — процесс поглощения паров эфирного масла жирами или растительными маслами.
Но, даже чувствуя, что что-то внутри ее оттаивает, распускается от его внимания, Сара знала, что, продолжая этот разговор, она лишь пытается выиграть время, оттянуть момент, когда молчание станет тугим и звонким, как тетива лука, и начнется настоящая битва. Вейн пристально изучал ее.
— Вы скучаете по своей работе, Сара? Вы говорите о ней так, словно изготовление парфюмерии где-то на границе между химией и искусством.
— Да, я… — Сара замолчала. У нее больше не было необходимости изготавливать духи. Она теперь маркиза Вейн, она может скупить всю парфюмерию в Грассе [2] , если захочет. Ей больше не надо торговаться, чтобы купить лучшие цветы на рынке, не надо трудиться в жарком, наполненном горячим паром помещении, галлонами изготавливая скучную розовую воду.
2
Грасс —
Сара покачала головой, потянувшись к бокалу.
— Теперь, когда я стала вашей женой, мне будет чем себя занять.
Вейн смотрел, как Сара потягивает вино. Губы ее стали темно-красными. Он ждал все эти годы и наконец получил ее. И все же она и сейчас от него ускользала.
Он никогда прежде не попадал в такое положение. Он имел близкие отношения со многими женщинами, но среди них не было ни одной, которая не желала бы делить с ним постель. Не сказать, чтобы он льстил себя мыслью, будто он — настоящий подарок. В конце концов, всех этих женщин он щедро благодарил за сговорчивость.
Вейн не мог припомнить, чтобы хоть раз соблазнил леди, но ведь женщины по сути своей не слишком сильно друг от друга отличаются. Он видел явные признаки того, что небезразличен Саре. Легкий румянец, сбивчивое дыхание. Предательское дрожание руки, когда она потянулась к бокалу.
Он говорил с ней о парфюмерии, наблюдал, как при этом горят ее глаза, как она оживляется. Наблюдать за этим было почти больно. Такой разительный контраст в сравнении с ее обычной холодной безучастностью.
В свою очередь, он отвечал на ее вопросы о семье, о родовом поместье и прочей недвижимости, но все это время мозг прожигал один вопрос: почему? Почему она не желает спать с ним?
Вейн отказывался верить в то, что в ней нет страсти. В ту роковую ночь Сара горела в его объятиях, как раскаленное клеймо. Он отказывался верить в то, что она питает к нему неприязнь. Он, был достаточно опытен, чтобы правильно понять язык ее тела. Он всегда внимательно относился к непроизвольным жестам и мимике: только так можно переиграть соперника в схватке, предупредить его следующий ход, разгадать его намерения.
Но произносимые Сарой слова противоречили тому, что говорило ее тело, и, черт возьми, Вейн не только считал себя джентльменом, он им был. Он не мог опуститься до того, чтобы принуждать ее.
— У вашего брата Грегори есть сыновья, — говорила она сейчас. — Какого они возраста?
Он едва не зарычал от досады и разочарования. Говорить о племянниках в тот момент, когда о самом главном они так ничего и не сказали? Тем не менее он ответил на ее вопрос, и еще на дюжину подобных.
Наконец она, похоже, исчерпала запас тем, да и притворяться, что ест, тоже больше не могла. Она промокнула губы салфеткой и поднялась.
Он успел подняться на мгновение раньше и подал ей руку.
Он собирался лишь помочь ей подняться, но ее голова чуть откинулась, и Сара посмотрела ему в глаза. В ее глазах застыл такой страх, что говорить больше не было нужды.
Она его боится?
Вейн принял как данность то, что она не захотела притрагиваться к его руке. Принял и покорился ее желанию. Упрямство — это одно. Он мог избавить ее от этого глупого упрямства одним жарким поцелуем. Но как быть с ее страхом?
«Я не Бринсли», — хотелось ему прокричать. Разве он не успел доказать ей это?