Порочная

Ловелл Л. П.

За дверью кабинета раздаётся шум. Что-то ударяется о стену, и я встаю из-за стола, пересекаю комнату и открываю дверь. Один из рабочих наклоняется над ведром, позвякивая шваброй. Он кладёт её на пол и проводит ей по крови.

— Прекрати, — говорю я, и мой голос эхом разносится по пустому фойе.

Он поворачивается и нервно смотрит на меня. Моё сердце колотится о рёбра, пот выступает у меня на лбу.

— Пока оставь.

Его взгляд скользит от меня к луже крови и к швабре, прежде чем он сует швабру в ведро и направляется по коридору. У меня кружится голова, в груди становится невыносимо тесно. Я подхожу к лестнице и сажусь на последнюю ступеньку, уставившись на лужу. Здесь так много крови, что, скорее всего, все семь литров пролились

на мой нетронутый белый мрамор. В воздухе витает запах железа, и я вдыхаю его. Такой знакомый. Такой успокаивающий. И я не могу не закрыть глаза, я не должен, потому что знаю, что меня ждёт, но иногда я должен напоминать себе, откуда взялся этот монстр, чтобы держать его в клетке. Я погружаюсь в темноту, в воспоминания о моменте, который изменил меня, о моменте, когда я решил, что ненавижу своего отца и что эмоции — удел слабых.

Губы Софии дрожат, её глаза наполняются слезами. Мы думали, что наше место встречи на этом складе было безопасным, но мой отец и его охранники неожиданно ворвались туда. Он стоит у дальней стены, свирепо глядя на нас и затягиваясь дымом.

— Пожалуйста, можно мне одеться? — шепчет София.

— Нет! — говорит мой отец со смехом. — Ронан, ты предал Братву. — Он делает жест в сторону Софии. — Спишь с дочерью лидера соперника… ты дурак. Ты правда думаешь, что она заинтересовалась бы тобой по какой-либо другой причине, кроме информации? — его пристальный взгляд блуждает по моему обнажённому телу, гримаса отвращения искривляет его губы. — Мне следовало бы убить тебя, но ты мой единственный наследник. Братва не перейдёт ни в какую другую семью!

София едва заметно качает головой, прикусывая нижнюю губу.

— Это неправда… — шепчет она, и один из охранников наотмашь бьёт её по лицу. У меня сжимается грудь, когда она спотыкается, и когда я иду к ней, меня хватает один из других мужчин.

Мой отец смеётся.

— Тебе всего шестнадцать, я предполагаю, что невежество и потребность в тугой киске — это твоё оправдание. — Он затягивается сигаретой, прежде чем схватить меня за руку и вложить нож в мою ладонь. — Я воспользуюсь этим, чтобы преподать тебе урок, показать, что такое слабость. Ты всё сделаешь правильно. Ты докажешь мне свою преданность. — Он приближается к моему лицу, в его глазах горит ненависть. — Заставь её пролить кровь ради Братвы.

Я стискиваю зубы.

— Нет!

Он берёт лезвие из моей руки и прижимает его к моему горлу.

— Убей её, или это сделаю я. И после я убью твою мать и сестру. — Моё сердце колотится в груди неровными ударами. Братва для него — всё, и он сделает всё возможное, чтобы защитить её. — Сколько крови ты хочешь на своих руках, Ронан? — он убирает лезвие, пожимая плечом, подходит к Софии и проводит рукой по её боку. Ярость бурлит в моих венах. — Такая красивая кожа, — говорит он, прежде чем разрезать вдоль её бока. Кровь сочится из раны, стекая на грязный пол. Он полосует её по груди, и она кричит. Я борюсь с охранником, который держит меня, кричу отцу, чтобы он остановился, но он этого не делает. Он всё режет и режет. Крики Софии в конце концов обретают ритм, песню, которая повторяется у меня в голове. Закончив, он бросает нож к моим ногам. Охранник отпускает меня, и я падаю на колени, уставившись на Софию, покрытую кровью. Дверь с громким стуком закрывается, и я подползаю к ней, борясь с желанием расплакаться. Она задыхается, её окровавленная грудь вздымается неровными волнами.

— Пожалуйста, — с трудом выговаривает она. — Ронан… прекрати это.

—

С тобой всё будет хорошо, — шепчу я, сажая её к себе на колени и обнимая. Я знаю, что это ложь, крови слишком много. Так много блестящей красной крови. Она качает головой. — Я лучше умру от твоих рук, чем от его.

Сглотнув, я бросаю взгляд на нож в нескольких футах от меня.

— Пожалуйста…

Моё сердце колотится так быстро, что голова кружится от головокружительного жара.

— Пожалуйста, если ты любишь меня, убей меня. Заставь меня истечь кровью.

Это почти, как если бы какая-то другая сила взяла нож и вложила его мне в руку. Всё моё тело сотрясает дрожь, когда я приставляю лезвие к её горлу. Это и есть любовь? Боль. Потеря. Горе. Потеря контроля? У меня скручивает желудок. Я должен был убить её, когда она сказала мне, это было бы милосердно, чисто. Я смотрю вниз на месиво, на лужу крови, растекающуюся вокруг меня. В холодном воздухе тяжело пахнет железом. София протягивает руку, слабо проводя пальцами по моей челюсти, и я наблюдаю за кончиком лезвия, когда провожу им по её горлу. Глядя на то, как рубиновая кровь пузырится в порезе, я не могу удержаться и провожу по нему пальцем. Так быстро. Облегчение слышится в её последнем вздохе. Её тело обмякает в моих объятиях, остывая, когда её тёплая кровь заливает меня — я знаю, это то, чего я никогда не забуду. Насилие и мир, смешанные в одном действии, какая это прекрасная симфония.

Я, наконец, открываю глаза, и меня снова встречает кровь Аны. Лёгкая улыбка появляется на моих губах, когда я встаю и иду к ведру, чтобы взять швабру. Когда я делаю первый движение шваброй, я напеваю мелодию «Лунной сонаты». Это кажется уместным, точно так же, как уместно, что именно я буду тем, кто очистит кровь Аны. В этом есть поэзия.

Многим смерть кажется трагедией, но это не так. Это заключительный акт, грандиозное крещендо жизни. В последнем вздохе человека есть красота. Такой позор, что всё больше людей не понимают, каким шедевром это может стать.

Глава 2

КАМИЛЛА

Я сижу за рулём «Мерседеса» Анастасии, мои пальцы сжимают холодный руль, пока Игорь направляет меня по обледенелым дорогам. Он выглядит как статуя на пассажирском сиденье, от него волнами исходит напряжение. Я ему не нравилась до того, как я откусила кусочек от Ронана, и чертовски уверена, что не понравлюсь ему сейчас. Моё бедро болезненно пульсирует, служа суровым напоминанием о том, насколько близки мы были с Ронаном. Смерть дышит мне в затылок, шепча столь сладкие обещания.

Мы едем полчаса, прежде чем я подъезжаю к месту расположения старой шахты. Проржавевшие ворота из металлической сетки распахнуты настежь, и дорога сворачивает влево. Вылезая из машины, я подхожу к хлипкому на вид металлическому барьеру, отделяющему дорогу от обрыва за ней. Я бросаю взгляд вниз на отвесную скалу, высеченную из известняка. В своём отчаянии хрупкая Анастасия вполне могла бы убить своего мужа, а затем съехать с обрыва, оборвав свою жизнь огненным взрывом на дне ущелья.

Улыбаясь про себя, я возвращаюсь к машине и сажусь в неё. Я проезжаю задним ходом добрую сотню ярдов и нажимаю на ручной тормоз.

— Достань её из багажника, — говорю я Игорю. Он свирепо смотрит на меня. — Ты здесь не для того, чтобы мило смотреться. Поторопись. — Он распахивает дверцу, и я вылезаю, нетерпеливо ожидая, пока он вытащит её залитое кровью тело из багажника. — Посади её на водительское сиденье.

Как только он усаживает её на сиденье, я наклоняюсь внутрь машины, вытаскиваю ремень безопасности и продеваю его через нижнюю часть рулевого колеса, прежде чем пристегнуть.

Теперь что-нибудь, что удержит педаль газа нажатой…