Порочная

Ловелл Л. П.

РОНАН

Потрескивание и жар ревущего камина успокаивают мои напряжённые мышцы, когда я вхожу в кабинет.

Закуриваю сигару, хватаю свой ноутбук и усаживаюсь перед камином. Она убежала от меня. Я улыбаюсь при этой мысли.

Напуганная. Бессильная… по крайней мере, она так думает.

Когда открываю компьютер, я сразу перехожу к камере видеонаблюдения в её комнате. Она смотрит в окно. Всё ещё. Угрюмая. Я чувствую запах её страха, как кровь в воде, и наслаждаюсь этим. Камилла понятия

не имеет, что я делаю — на самом деле, впервые в жизни, я тоже этого не понимаю. И я должен сказать, внезапный трепет от этого довольно опьяняет. В течение получаса она стоит у окна, и мне интересно, о чём она думает. Я бы ничего так не хотел, как вырвать каждую сердитую, пронизанную страхом идею из её головы и проглотить её, как прекрасное вино.

Раздаётся стук в дверь кабинета. Петли скрипят, когда её открывают, но я не оборачиваюсь. Продолжаю наблюдать за Камиллой. Грустная маленькая Камилла злится из-за того, что принадлежит Большому злому волку…

— Ронан? — зовёт Игорь с порога.

— Что такое?

— Дмитрий здесь, чтобы встретиться с вами.

— Конечно же. В наши дни все так нуждаются во мне.

Я беру свою сигару, выключаю ноутбук, встаю с места и направляюсь в коридор.

— Он в гостиной, — говорит Игорь.

Когда я вхожу в комнату, то нахожу Дмитрия сидящим на диване, сложив руки на коленях.

— И чему я обязан удовольствием от вашего визита? — спрашиваю я.

Одна из его густых бровей подёргивается.

— Деривичи мёртв. — Он ухмыляется, как акула.

— Да… — я подхожу к серванту и наливаю стакан виски. — Как ты знал, это произойдёт.

— Значит, план приведён в движение?

Я не оглядываюсь на него, просто вздыхаю. Наивность людей действительно безмерно раздражает меня.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты не сомневаешься в моих способностях?

— Нет, — быстро отвечает он, прочищая горло нервным кашлем. — Конечно, нет, я…

— Итак, тебе следует понять, что время имеет решающее значение. Всё, что я приказываю тебе делать, должно быть сделано в точности так, как я говорю. — Я подхожу к дивану и сажусь напротив него. — Как только ты вступишь в должность, выжди два месяца, — говорю я, поднося сигару к губам.

Дверь открывается, и входит Камилла, колеблясь, я полагаю, когда она замечает Дмитрия.

— Ах, Камилла, — говорю я, жестом приглашая её войти. — Входи, пожалуйста.

Дмитрий приподнимает бровь. Не говоря ни слова, она подходит к серванту и берёт бутылку водки. Она и эта водка… Она пытается проскочить мимо нас, но я не собираюсь так упрощать жизнь маленькой кошечке.

Я похлопываю по сиденью рядом с собой.

— Давай. — Дым вырывается из моих губ. — Присаживайся.

Остановившись на полпути, она прищуривает глаза. Её взгляд переходит с меня на Дмитрия, прежде чем она неохотно подходит и садится рядом со мной.

— Ты помнишь Дмитрия?

Её поведение меняется, неловкость рядом со мной исчезает, пока маска непроницаемой уверенности снова не ложится на её красивое лицо.

—

Конечно. Как поживаете… Мне уже следует называть вас мистер президент? — она практически мурлычет.

— Она очаровательна, Ронан. Правда. — Он ухмыляется, прежде чем взглянуть на меня. — Два месяца, а потом я взрываю ракету?

— Да. — По моему позвоночнику пробегает волна радостного возбуждения. — И, конечно, когда будет объявлена война, — говорю я, потому что так и будет, — ты взорвёшь ещё одну.

Он ухмыляется. Холодный, расчётливый, опасный. Вот почему мне нравится Дмитрий.

— Очень хорошо, — отвечает он и встаёт с дивана, застёгивая пиджак и кивая Камилле. — Я увижу вас на похоронах?

— Конечно.

Дмитрий смеётся, направляясь к двери, где Игорь ждёт, чтобы проводить его.

Я бросаю взгляд на Камиллу, она внимательно изучает меня.

— Ах, Ронан. Так счастлив, когда играешь со своими куклами. — Она проводит рукой по моему галстуку, прежде чем поправить узел. — Хотя я не уверена, чего ты хочешь — мирового господства или мировой войны.

Я ухмыляюсь.

— Разве это не одно и то же?

Она склоняет голову набок. То, как её волосы каскадом падают на лицо, прекрасно, соблазнительно.

— Зачем? Зачем лезть так далеко, когда у тебя уже есть столь многое? Ты рисуешь мишень у себя на спине. Ты рискуешь всем.

Ответ столь прост, но большинству людей так трудно его понять:

— Когда у тебя так много всего, что ещё остаётся делать?

— Значит, когда у человека есть всё, он стремится к собственному уничтожению? — Камилла криво улыбается, прежде чем сделать глоток.

— Нет, я ищу острых ощущений. — Я забираю у неё бутылку, прикладываюсь губами к горлу и отпиваю глоток тёплого напитка.

— И поступая таким образом, человек, который любит контроль, приглашает хаос.

— Хаос — это порядок, ожидающий, когда им станут управлять, — я улыбаюсь.

Она придвигается ближе, обхватывает пальцами бутылку, когда её взгляд опускается на мой рот.

— А, вот тут ты ошибаешься. Вся красота заключается в хаосе. Я вижу привлекательность бомб, мощного оружия. Огонь, очищение… — её глаза вспыхивают, когда она отступает, забирая с собой бутылку водки. — Но мы с тобой очень разные, Русский. — Она делает ещё один глоток, не сводя с меня пристального взгляда. — Может быть, тебе втайне нравится царящая во всём этом анархия? — она приподнимает бровь, прежде чем снова отхлебнуть из бутылки.

В хаосе есть красота, красота в обещании взять его под контроль. Укротить его. Камилла — воплощение хаоса, и, возможно, именно поэтому я так очарован ею.

— О, мне это очень нравится, маленькая кошечка. — Я перебрасываю её волосы через плечо, провожу пальцами по изгибу её шеи. — И ты и я — мы не такие уж разные, — шепчу я. — Я нахожу счастье в страданиях других, — наклонившись, я целую её в шею, и она вздрагивает. — Скажи мне, тебе нравится смотреть, как страдают люди?

— Мне нравится смотреть, как страдают мои враги.