Порочные ангелы
Шрифт:
Это единственная любезность, которую я могу предложить ей.
Пока Франко держит ее, я приказываю Эсте разорвать и приспустить ее блузку, обнажая спину. Именно в этот момент Луиза отключается, ее плечи опускаются, а подбородок почти касается груди.
В руке доктора тут же оказывается шприц с лидокаином, и он готовится ввести его в ее сердце.
— Привести в сознание?
Я быстро качаю головой.
— Нет. Предоставлю ей эту милость, — в конце концов, она же не просила об этом.
Думаю, даже в первый раз ей не будет больно.
Только если одну секунду.
С предельной
Я ведь не дикарь.
Глава 7
Луиза
Когда я просыпаюсь, то могу поклясться, что на мгновение снова оказываюсь у себя дома с Сан-Хосе-дель-Кабо. Есть что-то похожее в том, как свет попадает на мое лицо через окно.
И в это мгновение я снова счастлива.
Но через секунду я понимаю, что нахожусь так далеко от дома, как это вообще возможно, и события прошлой ночи обрушиваются на меня как лавина. Я сделала это. Я, наконец-то, сбежала.
И прошло всего несколько минут, прежде чем меня опять поймали.
Хавьер Берналь.
Тихо стону, опасаясь, что я не одна, и открываю глаза шире, пытаясь оценить окружающую обстановку. Удивительно, но я не заперта в клетке, стоящей в каком-нибудь грязном подвале. Вместо этого я лежу под покрывалом на мягкой кровати в комнате, похожей на спальню. Здесь есть окно, через которое проникает свет, и через приоткрытую дверь я вижу часть погруженной в темноту ванной комнаты. Больше в этой комнате, не считая облезлых желтоватых обоев, ничего нет.
Как только я понимаю, что в комнате нет никого, кроме меня, то сажусь на кровати. На мне надета мужская льняная рубашка, пахнущая пряным чаем; этот запах действует на меня подобно отбойному молотку, и, внезапно, я желаю, чтобы на мне вообще не было одежды. Одно дело быть голой, и совсем другое — ходить в чем-то более интимном, чем я бы хотела.
Внезапно, я вспоминаю острое лезвие ножа. Охаю и в панике начинаю прощупывать каждый дюйм своего тела, убеждаясь, что все на месте.
Насколько могу сказать, от меня ничего не отрезали, но, когда я случайно двигаюсь, то рубашка натягивается на моей спине, и я чувствую какую-то рану. Прикасаюсь к своей лопатке и вздрагиваю: там порез, только в одном месте. Почему? Что они пытались со мной сделать?
Опускаю взгляд на свои руки и поворачиваю их, изучая. Мне нужно собраться и приспособиться к новой реальности. Это мои руки, а сама я по-прежнему Луиза Чавес. Я свободна от Сальвадора, но нахожусь в плену у другого опасного человека.
И вот я сижу на этой кровати в маленькой комнате с залитыми солнцем стенами, в каком-то не понятно где находящемся месте, и абсолютно не чувствую страха. Не представляю, что они собираются делать со мной. Скорее всего мне нужно бояться, но я испытываю только… грусть.
Мне грустно, потому что моя жизнь стала такой неправильной, и я не могу расслабиться ни на секунду. Грустно, что я, возможно, никогда не увижу родителей снова.
Болезненно
Прошлые семь недель были для меня чистым адом. Сейчас я попала в новый ад, но в этот раз у меня уже нет сил бояться.
Но, вполне вероятно, я смогу найти в себе силы, чтобы снова сбежать. Осматриваю комнату на наличие камер. У Сальвадора камеры были повсюду, и я не сомневаюсь, что Хавьер — один из тех людей, которые следят за каждым твоим движением. Однако камер я не вижу, хотя это вовсе не значит, что их здесь нет.
Осторожно поднимаюсь с кровати, чувствуя боль во всем теле, и заглядываю в ванную, в которой есть только унитаз, раковина и рулон туалетной бумаги. Подхожу к окну и вижу, что на протяжении миль нет ничего кроме деревьев. Это очень похоже на леса, окружающие дом Сальвадора. Возможно ли, что мы по-прежнему находимся в западной Сьерра-Мадре? На улице ослепительно ярко светит солнце, хотя над верхушками деревьев заметны темно-серые тучи.
Я слышу стук в дверь и быстро разворачиваюсь. Мои инстинкты говорят мне надеть что-нибудь — льняная рубашка едва прикрывает мое нижнее белье — и схватить ближайшее оружие, но ни то, ни другое я сделать не могу, поэтому остаюсь практически раздетой и полностью беззащитной.
Стук раздается снова, сопровождаясь звуком открывающегося замка. Почему они просто не заходят, к чему это фальшиво-вежливое обращение? Если они делают это, чтобы сбить меня с толку, то им это удается.
Жду, затаив дыхание, и не отвожу взгляда от дверной ручки. Когда ничего не происходит, я проглатываю свое мужество и подхожу к двери. Держа пальцами дверную ручку, я замираю на мгновение, перед тем как распахнуть дверь настежь.
За дверью оказывается мужчина с подносом, на котором лежит какая-то еда, и стоит чашка кофе. Я помню этого мужчину с предыдущей ночи; его, вроде бы, зовут Эстебан. По лицу меня ударил не он, хотя, возможно, именно он вырезал что-то у меня на спине.
Мужчина косо улыбается мне и выглядит при этом абсолютно невинным, хотя невинность — это точно не про него. У него слегка волнистые волосы, коричневые с несколькими светлыми прядями, и он напоминает мне одного из серферов-хиппи, которых я видела в Лос-Кабосе. Он даже одет как они: широкие шорты и майка, которая не скрывает его мышцы. Единственное напоминание о том, чем он занимается — шрам на щеке. Однако это не делает его уродливым, скорее опасным. Опасным для меня.
— Что это? — с подозрением посматриваю на поднос в его руке.
— Завтрак, — отвечает он, кивая на поднос. — Тортилья, яйца, сальса и свежий манговый сок. Плюс кофе.
— И все напичкано наркотиками, чтобы вырубить меня, — говорю, не доверяя ему не на секунду.
Его улыбка становится ровной, игривой.
— Делай с этой едой все, что пожелаешь: ешь, не ешь — всем плевать. Мы просто хотим проявить гостеприимство.
Мне хочется засмеяться, но потом я понимаю, что он говорит серьезно.