Порочные ангелы

Халле Карина

— Где они живут? — спрашивает визажист.

— В Сан-Хосе-дель-Кабо.

— Они не будут жить с тобой и твоим мужем?

Я качаю головой и виновато улыбаюсь, когда понимаю, что случайно испортила ее работу.

— Они захотели остаться со своими друзьями. Это слишком… неудобно для них, жить с нами.

Не говоря уже о том, что с помощью Сальвадора, я смогу купить им новый красивый дом, находящийся возле пенсионного центра и больницы. У моих родителей теперь есть постоянная сиделка — жесткая, но славная женщина по имени Пенелопа; также у них теперь есть свои увлечения и друзья. Все это произошло так быстро, что я до сих пор приспосабливаюсь к

изменениям. Я сделала все возможное, чтобы облегчить свою вину за то, что не буду больше жить с ними, потому что я не хочу рисковать их жизнями, перевозя их с собой в Кулиакан. И хоть они будут вне моей досягаемости, я чувствую, что в Нижней Калифорнии им будет гораздо безопаснее находиться.

— Ну, возможно это и к лучшему, — говорит визажист, скромно улыбаясь. — Ничто так не разрушает брак, как родственники со стороны жены.

Я возвращаю ей взгляд, и, к моему облегчению, она заканчивает работу с моим лицом в тишине.

Сама свадебная церемония прошла намного лучше, чем я предполагала. Этому определенно поспособствовали три бокала шампанского, которые я стащила у официанта. Хотя все было сложно со священником, нашими обетами и бесконечным потоком людей, следящих за каждым нашим движением, но я выполнила свою часть, сыграла свою роль и сделала все возможное, чтобы выглядеть, как застенчивая невеста, преданная своему властному мужу. Я могла только надеяться, что мое лицо не предаст меня, и не покажет миру, насколько я напугана.

В тот момент, когда он надел на мой палец кольцо с бриллиантом — огромным, ослепительным бриллиантом, который стоит больше, чем большинство людей зарабатывают за всю свою жизнь — и мы сказали свои клятвы, я знала, что должна рыдать от той власти, под влиянием которой оказалась. Я стала женой шакала, почти самого влиятельного человека в стране, но, пока другие видели власть на моих плечах, глубоко внутри я знала, что все это иллюзия.

И мне не пришлось долго ждать, чтобы убедиться в этом.

На медовый месяц мы с Сальвадором направляемся на побережье в маленькую тихую деревню, находящуюся под его юрисдикцией, где в собственности Сальвадора имеется огромный пляж. Я едва успеваю попрощаться с мамой и папой; я по-прежнему цепляюсь за их руки мертвой хваткой, когда меня провожают с церемонии к ожидающему лимузину.

Он пуленепробиваемый. Не то, что я.

Сальвадор и я, садимся в лимузин, мы единственные люди в лимузине, в это время я вытягиваю шею и наблюдаю, как мои родители постепенно исчезают из моего поля зрения — две хрупкие фигурки на фоне беспощадно палящего солнца.

— Это было грубо, — говорю я дрожащим голосом, хотя знаю, что мне лучше держать рот на замке. — Я не должна была просто так оставлять их.

Это больше, чем грубо; я до смерти напугана, что мои родители оказались вне моей досягаемости так быстро.

Сальвадор поворачивается ко мне; он выглядит почти привлекательно в своем смокинге, с зачесанными назад волосами и подстриженными усами. Хотя его глаза всегда предают его: они измученные и искрятся как неисправная проводка.

— Ты теперь моя жена, — говорит он с ухмылкой, которая слишком злая, чтобы быть искренней. — И больше не зависишь от своих родителей; ты зависишь от меня.

Я тяжело сглатываю, пытаясь решить, смотреть ли мне на него с вызовом или покладисто. Это было решение, занимающее всего долю секунды, и неповиновение побеждает.

И зарабатывает мне удар по лицу.

Я прижимаю руку с новым кольцом на пальце к щеке, пытаясь уменьшить боль, и смотрю на Сальвадора в немом шоке. Ясно,

конечно, что все это время он просто притворялся, но я и не представляла, что правда откроется так быстро.

— Ты зависишь от меня, — повторяет он, смотря на меня жесткими как сталь глазами. — Это значит, что ты не перечишь.

Я открываю рот, и он сразу же ударяет меня снова, сильнее в этот раз, так, что у меня перед глазами появляются пятна, а мои зубы впиваются в язык, когда я ударяюсь затылком о сидение. Я пытаюсь не паниковать и оставаться собранной, в то время как мне хочется рыдать от боли. Такого сильного страха я еще в своей жизни не испытывала.

Спустя момент, я осторожно выпрямляюсь на сидении, отодвигаясь от него, а он искоса смотрит на меня, как будто это все просто шутка. Возможно, так и есть.

— Когда я говорю, что ты не перечишь, — говорит он, пробегая пальцами по усам. — Я именно это и имею в виду, так же, как и все остальное, что говорю тебе. Наш брак может быть милым и счастливым, если ты научишься хорошо себя вести. Я по-прежнему собираюсь положить мир к твоим ногам, но есть определенные правила, которым ты должна будешь следовать. Ничего не достается задаром в этой жизни, ты поняла?

Я киваю, не осмеливаясь говорить.

Внезапно он оказывается прямо перед моим лицом, а в области его виска пульсирует артерия.

— Я спрашиваю, ты поняла!? — кричит он, забрызгивая меня слюной.

Я зажмуриваюсь, как будто от этого он исчезнет. Мне кажется, что из меня высосали всю жизнь, и каждая секунда, проведенная в этом лимузине — это начало медленной и болезненной смерти. И я сама сделала этот выбор.

«Ты делаешь это для родителей», — говорю я себе, мысленно пытаясь забраться в темный, теплый и безопасный уголок. — «Помни это. Помни, чье счастье ты покупаешь».

— Глаза на меня, — говорит Сальвадор спокойным голосом, и я чувствую его горячее дыхание на своей коже. — Ты должна смотреть на меня, когда я разговариваю с тобой. Это одно из правил, — он хватает меня за подбородок и сильно сжимает, отчего мои глаза распахиваются, и я смотрю, на самом деле не желая видеть его. Своего мужа. — Другое правило, — продолжат он мягче, — Это то, что ты не будешь перечить. Также ты будешь верной и послушной. Ты не будешь даже смотреть на других мужчин, и, ради твоей безопасности, тебе не будет позволено заводить друзей, не одобренных мной. Ты не будешь покидать дом без сопровождения, и также будешь всегда оставаться стройной и красивой, улыбаясь всем, кого встречаешь. И ты не будешь отказывать мне в исполнении супружеских обязанностей, — говоря это, он облизывает губы. — А сейчас повторяю. Ты поняла?

Я поняла. Жизнь Луизы Чавес теперь закончена и нет пути назад.

Осталась только Луиза Рейес.

И она будет жить в море боли.

Мою девственность Сальвадор забрал на заднем сидении этого лимузина, за несколько минут до того, как мы достигли дома на пляже. Радует только то, что это произошло быстро. Конечно, это не уменьшило боль — ужасную, разрывающую на части боль — но мне хотя бы не пришлось терпеть унижение слишком долго.

Он вовсе не был нежным, добрым или хотя бы благородным; он обращался со мной как с куском мяса или как с частью своего имущества. Если секс такой всегда, то я не представляю, как кто-то может этим наслаждаться. У меня не было права голоса, не было и никаких других прав. Я принадлежала ему, хотела я этого или нет, и он мог иметь меня в любое время. Мои собственные чувства и желания никого не волновали.