Порочный красный

Фишер Таррин

Ладно, проехали. Я выпиваю четыре маленьких чашечки саке, затем заказываю вино.

Катин глядит на меня и поднимает свой бокал.

– За твое возвращение! – кричит она, и мы все пьем.

Я чувствую себя великолепно. Я вернулась, хотя это были тяжелые десять лет. Опьянев от саке, я даю себе клятву, что четвертый десяток моей жизни будет самым лучшим. К трем часам наш обед заканчивается, и мы все пьяны, но не готовы разъехаться по домам.

– Итак, – шепчет Катин, когда мы наконец выходим из ресторана. – Где твой ребенок?

–

В детском саду. – Я хихикаю и прикрываю рот рукой.

Катин заговорщически подмигивает мне. Как-никак, это была ее идея.

– А Калеб знает? – спрашивает она.

Я смотрю на нее как на дуру – хотя она и есть дура. Тупая блондинка.

– Ты это серьезно, Катин? Разве я носила бы эту штуку, если бы Калеб знал, что его маленькое сокровище оставлено на попечении чужих людей? – Я кручу на пальце свое обручальное кольцо.

Она округляет глаза и поджимает губы, как будто не верит мне.

– Да ладно. Калеб никогда не оставит тебя. Я хочу сказать, что у него была возможность замутить с этой самой Оливией, и… – Она прижимает ладонь ко рту и смотрит на меня так, будто сказала слишком много.

Я останавливаюсь как вкопанная, готовая дать ей оплеуху. Сука. Как она смеет вообще говорить о ней?

Я задыхаюсь, пьяная от саке и полная гнева, и говорю:

– Калеб никогда не думал о том, чтобы оставить меня. Она была ничем, пустым местом. Не распространяй эту ложь, Катин.

Я знаю, что мое лицо покраснело, я чувствую, как оно горит. Катин опускает брови, будто она и вправду жалеет о своих словах.

– Про… прости, – заикается она. – Я не имела в виду ничего такого.

Я слишком хорошо знаю это симпатичную белокурую дьяволицу, чтобы купиться на это извинение, достойное премии «Эмми». Я устремляю на нее презрительный взгляд, и она отвечает мне приторной улыбкой.

– Я только хотела сказать, что он любит тебя. Даже этой обольстительной красотке не удалось отбить его у тебя.

Теперь я уже киплю от злости. Одно дело упомянуть имя этой дряни, и совсем другое – говорить о ее красоте – это идет вразрез с верностью нашей дружбе.

– Леа, подожди, – кричит она мне вслед, когда я срываюсь с места. Я не хочу слушать ее оправдания – самое любимое из которых состоит в том, что она из России и не всегда понимает, как надо правильно общаться, поскольку английский – это ее второй язык. Я слышала их все прежде, и я хорошо знаю свою скользкую лучшую подругу. Она любит приукрашивать свои оскорбления и клевету, нанесенные исподтишка.

С твоей стороны так смело носить эту юбку. Я бы побоялась показать мой целлюлит.

У Катин булимия и нет ни намека на целлюлит. Так что очевидно, что она говорит не о себе, а обо мне.

* * *

Катин Райнласкз весела, как обезьянка в зоопарке, но, если ты перейдешь ей дорогу, она разорвет тебя в клочья.

Наши отношения, начавшиеся в средней школе, представляли собой перетягивание

каната, ожесточенное состязание в том, кто кого переплюнет. Моя первая машина стоила шестьдесят тысяч долларов – а ее восемьдесят. На вечеринку по случаю моего шестнадцатого дня рождения было приглашено триста гостей – а на ее день рождения их явилось четыреста. Зато я переплюнула ее с Калебом.

У Катин было два развода. Первый брак заключен в Лас-Вегасе и продержался примерно двадцать четыре часа, после чего он был аннулирован. Во второй раз она вышла замуж за пятидесятилетнего нефтяного магната, который оказался скрягой.

Она страшно завидует мне из-за Калеба – красивого, богатого, воспитанного, сексуального Калеба. Он мечта любой девушки, но достался мне. Я использую каждую возможность, чтобы выставить напоказ свой главный жизненный триумф, но после этой ужасной истории с Оливией зависть у Катин сменилась самодовольством. Ей даже хватило наглости заявить мне, что она восхищается находчивостью и смелостью Оливии.

Короткими нетвердыми шагами, стараясь не упасть, я дохожу до своей машины и сажусь в нее. Часы на приборной панели показывают шесть часов. Я не в том состоянии, чтобы вести машину, но у меня даже нет мобильного телефона, чтобы попросить кого-то подвезти меня. Да и кому бы я смогла позвонить? Мои подруги так же пьяны, как я сама, а те из них, которых здесь нет, подняли бы брови и начали бы сплетничать, если бы обнаружили меня в таком виде.

Внезапно я вспоминаю об Эстелле.

– Черт. – Я бью кулаком по рулю.

Я должна была забрать ее из сада в пять, а у меня даже нет возможности им позвонить. Завожу машину и начинаю задом выезжать с парковочного места, не посмотрев назад. Звучит клаксон, затем слышится резкий лязг металла. Шатаясь, я выбираюсь из машины и добираюсь до задней части машины. К бамперу моего «Рендж Ровера» прижат старенький «Форд». Это выглядит почти комично. Я подавляю желание рассмеяться, а затем мне приходится подавить желание заплакать, потому что вижу мигающие красно-голубые огни полицейской машины, приближающейся к нам. Водитель «Форда» пожилой мужчина, его жена, сидящая на пассажирском сиденье, держится за шею. Я закатываю глаза и складываю руки на груди, ожидая неизбежных звуков сирены, знаменующих собой приезд «Скорой» и подачу иска о возмещении вреда здоровью.

Я наклоняюсь, чтобы увидеть эту старую каргу.

– Да неужели? – говорю я через окно. – У вас болит шея?

И действительно, вслед за патрульной машиной на парковку заезжает «Скорая». Из нее выскакивают медики и бегут к «Форду». Я не вижу того, что происходит потом, потому что ко мне приближается злобного вида полицейский, и я понимаю, что у меня есть всего несколько секунд, чтобы собраться и постараться выглядеть трезвой.

– Мэм, – говорит он, глядя на меня сквозь темные очки, – вы понимаете, что въехали в них задом, даже не оглянувшись? Я видел все с самого начала.