Порою нестерпимо хочется...

Кизи Кен Элтон

— Хэнк, у меня нет сил жевать.

Джо Бен проглатывает свой бисквит и каркает придушенным голосом:

— Сумки? Где его вещи? Я схожу за его вещами.

— Вперед! Я с тобой. — Хэнк направляется к задней двери.

— И немножко фруктов.

Джэн достает из холодильника два сморщенных яблока.

— Постой, Хэнк…

— Боже ж ты мой, Джэн! Ты разве не видишь, мальчик еле стоит. Ему нужно место, чтобы отдохнуть, а не эти сушеные какашки. Честное слово, Леланд, я не понимаю, как они только выносят своих засранцев. Но я тебе советую… — Холодильник снова открывается. — Где у нас груши, которые я собирал?

— Что, Малыш?

— У меня нет

вещей, понимаешь, по крайней мере в лодке.

— Точно. Помню, я даже удивился, когда мы с тобой плыли.

— Водитель автобуса не мог… Генри выныривает из холодильника.

— Вот! Попробуй это! — И рядом с печеньем водружается груша. — Очень полезно после долтого пути; я, например, с дороги очень люблю груши. — БЕРЕГИСЬ! Все встают.

— Послушайте! — Джо Бен щелкает пальцами. — А постель-то ему есть где-нибудь?

— О Боже! — Все опять начинают скакать…

— Ну-ка, вы! — Генри хлопает дверцей холодильника. — Правильно! — Он высовывает голову в коридор, как будто у него там камердинер. — Правильно. Вы понимаете, что ему нужна своя комната?

Пожалуйста. Ради Бога, все вы…

— Папа, я уже решил какую.

— Мамочка, печенье…

— Я привезу его вещи! — кричит где-то впереди Джо Бен.

— Он говорит, они на автобусной станции.

— Не забудь взять свою тарелку, Ли!

— Ты уверен, что тебе этого хватит, мальчик? Налей ему стакан молока, Джэн.

— Нет! Правда. Спасибо. — Спасибо!

— Пошли, Малыш. — Хэнк…

— А если еще чего захочешь — крикни…

— Я…

— Ничего, Малыш… — Я…

— Ничего. Пошли наверх.

Ли даже не заметил, как Хэнк взял его за руку и повел по коридору — еще один мазок в общей неразберихе… И это я? А это мои близкие? Эти люди? Эти безумные люди?

(«Потом поговорим, сынок! — кричит ему вслед старик. — У нас с тобой еще будет время поговорить». Ли собирается ответить, но я его останавливаю: «Малыш, пошли наверх, иначе он никогда от тебя не отстанет». И я очень вовремя подтаскиваю Ли к лестнице, пока Генри снова не накинулся на него. Он поднимается передо мной, как сомнамбула или что-нибудь в этом роде. Когда мы добираемся до верха, мне не приходится показывать ему, куда идти. Он останавливается перед дверью своей бывшей комнаты и ждет, когда я ее открою, потом входит внутрь. Можно подумать, что он ее заранее забронировал, — так уверенно он себя ведет.

— А ведь ты мог и ошибиться, — улыбаюсь я ему. — Ведь я мог иметь в виду другую комнату.

Он оглядывается — свежезастеленная кровать, чистые полотенца — и отвечает мне тихо, не отводя взгляда от приготовленной для него комнаты:

— Ты тоже мог ошибиться, Хэнк, — я мог и не приехать. — Но улыбки на его лице нет; для него это серьезно.

— Ну это, Малыш, как Джо Бен всегда говорит своим ребятишкам: лучше перестраховаться, чем потом всю жизнь лечиться.

— Тогда я лягу, — говорит он. — Увидимся утром.

— Утром? Ты что, хочешь проспать всю жизнь? Сейчас же всего полшестого или шесть.

— Я хотел сказать — позже. Увидимся позже.

— О'кей, Малыш. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи. — Он отступает, закрывает дверь, и я почти слышу, как бедняга облегченно вздыхает.)

Еще мгновение Ли стоит не шевелясь в медицинской тишине комнаты, затем быстро подходит к кровати и ставит тарелку и стакан молока на столик.

Потом садится на кровать, обхватив колени. Сквозь сморившую его усталость он смутно различает шаги, удаляющиеся по коридору. Точно какое-то огромное мифическое существо направляется готовить трапезу из опрометчивых путников. «Ма, Ми, Мо, Му», — шепчет Ли и, сбросив кроссовки, закидывает ноги на кровать. Заложив руки за голову, заново узнавая и вспоминая, он рассматривает узор на дощатом потолке, образованный дырочками от выпавших сучков. «Что-то вроде психологической сказки. С новым поворотом сюжета. Мы встречаем героя в логове людоедов, но как он оказался здесь? Что его сюда привело? Может, он пришел сюда с мечом в руке, поклявшись сразить этих великанов, так долго грабивших страну? Или он принес свою плоть в жертву этим демонам? Эти люди… эта обстановка… как я из этого выберусь? Как, Господи?»

Проваливаясь в сон, он слышит, как в соседней комнате, словно отвечая ему, кто-то поет, — правда, смысл этого ответа он не успевает разобрать — нежная, высокая и полногласная трель редкостной волшебной птицы:

…а когда проснешься, детка,дам тебе тогда конфеткуи лошадок всех…

Во сне лицо его разглаживается, черты смягчаются. Напев, как хладная влага, омывает его иссушенный мозг.

…серых в яблоках, гнедых,всех лошадок молодых,всех лошадок, всех.

Эхо от ее голоса расходится кругами. На улице, сидя на проводах, ссорятся зимородки. В городе, в «Пеньке», народ недоумевает, что такое приключилось с Флойдом Ивенрайтом. Индеанка Дженни в своей лачуге пишет письмо издателям «Классических комиксов», интересуясь, почему бы им не выпустить иллюстрированную «Тибетскую книгу мертвых». В горах, на Южной развилке, старый лесоруб влезает на скалу и кричит только для того, чтобы эхо возвратило ему звук человеческого голоса. Бони Стоукс поднимается после ужина из-за стола и решает прошвырнуться до магазина, чтобы пересчитать консервные банки. Хэнк, оставив Ли, идет к лестнице, но оборачивается на звук голоса Вив и, вернувшись, тихонько стучит в ее дверь.

— Родная, ты готова? Ты хотела быть там в семь.

Дверь открывается, и, застегивая белую куртку, выходит Вив.

— Кого это я слышала там?

— Это Малыш, родная. Это он. Он все-таки приехал… Как тебе это нравится?

— Твой брат? Давай я поздороваюсь… — Она делает движение к комнате Ли, но Хэнк останавливает ее за руку.

— Не сейчас, — шепотом говорит он. — Он в довольно-таки плачевном состоянии. Подожди, пусть немножко отдохнет. — Они идут к лестнице и начинают спускаться. — Ты сможешь познакомиться с ним, когда вернешься из города. Или завтра. А сейчас ты и так уже опаздываешь… И вообще, что ты так копалась?

— Ой, Хэнк… я даже не знаю. Я вообще не знаю, хочу я ехать или нет.

— Черт побери, тогда не езди. Можно подумать, что тебя кто-то гонит.

— Но Элизабет специально звала меня…

— Пошла она к черту! Элизабет Прингл, дочка старого сморчка Прингла…

— Она… они все были так обижены, когда на первом собрании я отказалась играть с ними в слова. Другие девушки тоже отказывались, и никто не возражал; что я им не так сказала?

— Ты сказала «нет». Многие уже одно это считают оскорблением.