Порою нестерпимо хочется...
Шрифт:
— И значит, как только мы останавливаемся, Бен выскакивает из машины и кричит фермеру: «Скажи, это они тут только что промчались?» И старина фермер отвечает: «Само собой». Бен вскакивает в пикап и собирается гнать за ними, но тут Хэнк сзади, да они с этим парнем, который спорил, сидели сзади, Хэнк и говорит: «Постойте» — и кричит фермеру: «А как бежала моя собака?» Фермер вроде как ухмыляется и отвечает: «Молодая сука? Естественно, первой». Это, конечно, совсем доводит того парня, ведь он проигрывает свои деньги и вообще, он и говорит: «А мой, ты не видел, которым шел?» Фермер кивает: «Отчего же, сэр, видел. Ваша
Старик покачал головой, оттолкнулся и встал. Все еще посмеиваясь, он отошел в сторону и замер на границе света; Ли услышал, как он мочится на сухую вику, и продолжил быстрым шепотом.
— Понимаешь, Вив? Со мной было так всю жизнь. Оно все время давит. Пока я наконец не понял, что надо попробовать избавиться от него, чтобы свободно дышать. Дело не в том, что он во всем виноват, но я чувствовал, что если хоть раз не осилю его, не обойду его в чем-нибудь, то никогда не смогу свободно дышать. И тогда я решил…
Ли резко обрывает себя. Он видит, что она не слушает, — может, и вообще ничего не слышала! — а смотрит в темноту, словно в трансе. — В чем дело? Неужели ему действительно нужно? Ой, собака… (Молли открывает пасть, чтобы залаять, но язык словно прилип к гортани, и она падает) больше не лает.
— Вообще не слушает! Не слышала ни слова! Униженный и разъяренный, он выдергивает свою руку — ему-то казалось, что она поощряет его продвижение вниз за ворот рубашки… А все, оказывается, чтобы выставить его таким дураком!
Вздрогнув от резкого движения Ли, Вив вопросительно поворачивается к нему; Генри возвращается к костру.
— Слышите: это Молли, заметили? Она замолчала. Я ее уже давно не слышу. — Не совсем доверяя своему слуху, он умолкает, давая послушать им. (Над скалой появляются блестящие в лунном свете черные медвежьи глаза, на морде написано недоумение, чуть ли не сожаление. Ее так сжигает жажда, что она переваливается через гребень в поисках ручья, который, как ей помнится, она пересекала.) Убедившись, что они тоже ничего не слышат, Генри наметанным глазом окидывает склон и решает:
— Этот медведь, он или оторвался от нее, или разорвал ее, одно из двух. — Он достает из кармана часы, подносит к свету и смотрит на них. — Ну ладно, что касается этого черномазого, спектакль закончен. Я не собираюсь сидеть здесь и слушать, как эти говноеды гонят бедную лисичку. Впрочем, похоже, они вот-вот возьмут ее. А я пойду обратно. Вы, детишки, как, пойдете или еще останетесь?
— Мы еще останемся, — отвечает Ли за обоих и добавляет: — Подождем Хэнка и Джо Бена.
— Ну как хотите. — Он берет костыль. — Доброй ночи. — С прямой спиной, чуть покачиваясь, он отходит от костра, словно старый дух дерева, пугающий полночный лес поисками своего пня.
Ли смотрит ему вслед и нервно покусывает дужку очков — хорошо; теперь можно будет
— ЖАР ЖАР ЛУНА ЖАР, — и то, что вцепилось ей в заднюю ногу, так разрослось, что стало больше самой ноги. Больше всего ее горящего тела.
— Как только старик с треском и руганью исчезает в темноте, Вив снова поворачивается к Ли, все еще удивленно ожидая объяснений: что заставило его так резко отдернуть руку? Или даже раньше: почему он ее обнял? Лицо Ли сурово. Он перестал грызть дужку своих очков и теперь, вынув из костра веточку, дует на нее. Его лицо. Сложенные чашечкой ладони прикрывают красноватое мерцание пламени, и все же… при каждом дуновении черты его освещаются изнутри жаром гораздо более сильным, чем горящий прутик. Как будто огонь, сжигающий его внутри, рвется наружу. «Что это?» — Она дотрагивается до его руки; он издает короткий горький смешок и бросает прутик обратно в костер.
— Ничего. Прости. Прости, что я себя так вел. Забудь, что я говорил. У меня иногда бывают такие приступы искренности. Но как сказала бы леди Макбет: «Сей приступ преходящ». Не обращай на меня внимания. Ты здесь ни при чем.
— При чем, ни при чем… Ли, что ты пытался мне сказать перед тем, как ушел Генри? Я не поняла…
Он поворачивается и смотрит на нее с веселым недоумением, улыбаясь собственным мыслям.
— Конечно. Не знаю, о чем я думал. Конечно, ты не виновата. (И все же, как выяснилось, она была виновата.) — Он нежно прикасается к ее щеке, шее, где уже были его пальцы, словно что-то подтверждая… — Ты же не знала; откуда ты могла знать? (Хотя откуда я мог знать об этом в тот момент.)
— Но что я не знала? — Ей кажется, что она должна рассердиться на то, как он говорит с ней, и еще… на многое другое… Но что за ужасная жажда горит в его глазах!
— Ли, пожалуйста, объясни… — Не объясняй! Оставь меня; я не могу быть кем-то для всех!
— Что ты качал говорить? — Ли возвращается к костру… Молли втаскивает свое тело в колючую ото льда воду. Она снова пытается пить, и ее выворачивает. Тогда она просто вытягивается на брюхе, так что над водой остаются лишь глаза и судорожно дышащий нос: ЖАР ЖАР ХОЛОД холодная яуна ЛУНА ЖАР ЖАР ЖАР ЖАР… Он устраивается на мешке лицом к ней и берет ее руки в свои ладони. — Вив, я постараюсь объяснить; мне нужно это кому-то объяснить.
Он говорит медленно, не отрывая глаз от ее лица.
— Когда я жил здесь, в детстве, я считал, что Хэнк — величайшее существо на свете. Мне казалось, что он все знает, все имеет, что он вообще все… за исключением одного, что принадлежало лично мне. Что это было, неважно, можешь считать это неким абстрактным представлением — что-то типа чувства собственной важности, ощущения себя, — главное, что мне это было очень нужно, как любому ребенку нужно иметь что-то свое, и мне казалось, что у меня это есть и никто никогда этого у меня не отнимет… а потом он забрал у меня это. Понимаешь?