Порт-Артур (Том 2)
Шрифт:
Иногда завязывались общие разговоры. Излюбленными темами были: скоро ли кончится война и что после нее будет.
– Без бунта дело, братцы, не обойдется, - заявил однажды Блохин.
– Как до дому доберемся - помещицкую землю промеж себя поделим, а попервах всех генералов да офицеров побьем.
– Что ж, ты и Медведя убьешь?
– иронически спросил Родионов.
– Зачем? Он у нас за главного будет.
– Так ведь он офицер.
– Душа в нем солдатская, нашего брата нутром чует.
– И водку лакать здоров, тебе под
– Не в том дело, - отмахнулся солдат.
– Дюже умный зверюга.
– А Сергунчика нашего куда денешь?
Блохин призадумался.
– Варьке отдадим, пусть с ним милуется.
– Он и без тебя на ней скоро женится.
– Она на нем женится, а он детей нянчить будет, - под общий хохот не задумываясь ответил Блохин.
– Кондратенку как?
– спросил Кошелев.
– То пусть Медведь решает, он башковитый.
Перебрали всех известных им офицеров и решили, что большинству из них придется "открутить башку".
– Черт с ними, пусть себе живут, лишь бы скорей войне конец и по домам разойтись, пока целы, - окончил разговор Родионов.
– Пора и по блиндажам.
Кто ночью-то дневалит?
В блиндаже Родионов обратился к фельдшеру:
– Слыхал, появилась в Артуре новая болезнь, от которой у человека зубы выпадают, а сам заживо гниет, скорбут, что ли?
– Скорбут-цинга. На перевязочном пункте говорили, что в Четырнадцатом полку были случаи. У нас быть ее не должно - она делается от плохой пищи.
Харчи наши пока что подходящие.
– Все же надо людей предупредить. Завтра перед обедом о ней скажи да заодно посмотри, нег ли больных. Она, говорят, прилипчивая.
В один из спокойных дней Звонарев отправился на батарею литеры Б, где давно уже не был. Прочные бетонные казематы служили достаточно надежным прикрытием от бомбардировок, и солдаты находились здесь в относительной безопасности. Сидя под прикрытием бруствера прямо на земле, они чинили свою одежду, обувь, брились, стриглись, пили чай из котелков... Картина была самая мирная, и только посвистывание пуль где-то вверху да взлетающие временами на гребне маленькие фонтанчики пыли говорили о войне. Прапорщик прошел к каземату, где помещался Жуковский. Капитан встретил его совсем больной, исхудавший, почерневший, с глубоко запавшими глазами. Он едва стоял на ногах.
– Желудок совсем замучил. Я уже подал рапорт о болезни командиру артиллерии. Хочу хоть недельки две пожить на Утесе, авось поправлюсь. Здесь же на хозяйстве останется Гудима, благо он устроился совсем по-семейному с Шурой.
Звонарев, в свою очередь, рассказал капитану о генеральском посещении, не забыл упомянуть и о вечерних прогулках Борейко в город.
– Дай бог, дай бог! Может, женится - переменится, бросит пить!
Талантливейший человек, а водкой губит себя!
– вздохнул капитан. Пойдемте-ка к Гудиме.
Штабс-капитана они застали за писанием дневника. Тут же с рукоделием сидела Шура, конфузливо поднявшаяся навстречу
– Приготовь нам чаю, - бросил ей Гудима, здороваясь с вошедшими.
– Сейчас из Управления передали по телефону, что вам разрешено уехать на Утес, Николай Васильевич.
– Тогда я попрошу вас поскорее составить передаточный акт. Пойдемте займемся этим.
Жуковский и Гудима вышли. Звонарев остался с Шурой, хлопотавшей над керосинкой, - Вы давно здесь?
– справился прапорщик.
– Приехала вместе с Алексеем Андреевичем.
– И не страшно вам?
– На Утесе бывало страшнее. Кроме того, мне там папаня с маманей проходу не давали. Вернись да вернись домой, - жаловалась Шура.
Как только Гудима освободился, Звонарев вместе с ним отправился в стрелковые окопы. Прапорщику хотелось посмотреть на действие "артурских пулеметов" Шметилло. Офицеры прошли на пехотную позицию. Прочно устроенные бревенчатые блиндажи и козырьки хорошо предохраняли солдат от ружейных пуль, шрапнели и действия малокалиберной артиллерии. От осадных же орудий эти полевые укрепления защитить не могли. Стрелки по большей части дремали в укрытиях, и только одиночные часовые неустанно следили за врагом.
– Мои солдаты все время мастерят нечто вроде перископа, чтобы иметь возможность скрытно вести наблюдение за японцами, да у них что-то не получается, - вместо приветствия обратился к артиллеристам вышедший навстречу Шметилло.
– Может быть, вы и тут поможете мне?
– Я привел нашего инженера, он и окажет вам полное содействие, - указал Гудима на Звонарева.
Капитан поблагодарил и предложил артиллеристам зайти выпить чаю.
– Где Харитина?
– оглянулся капитан.
– Пусть разогреет чай.
– Ушедши в тыл, - отозвался денщик.
– Это что еще за баба появилась у нас, ясновельможный пан?
– улыбнулся Гудима, закручивая усы.
– Вдова-солдатка, добровольно пошла в полк рядовым. Носит солдатскую одежду и числится стрелком. Непривередлива и очень храбра. Несколько раз ходила в штыки, на моих глазах приколола японца, а как разойдется, то и я побаиваюсь ее!
– Обязательно познакомлюсь с ней, - решил Гудима.
Поболтав с полчаса, артиллеристы двинулись обратно. На батарее они застали Шуру, беседующую с солдатом-стрелком. Среднего роста, довольно полный, безусый, с мягким продолговатым лицом, он сразу обратил на себя внимание офицеров.
– Переодетая баба, - определил Гудима.
– Тебя как зовут?
– спросил он.
– Рядовой седьмой роты Двадцать пятого Восточно-Сибирского стрелкового полка Харитон Короткевич, - грудным женским голосом ответил солдат.
– Не слыхал я что-то у мужиков такого голоса, да и вид тебя выдает! Ежели ее вымыть да приодеть - ничего бабенка получится, - обернулся штабс-капитан к Звонареву.
Харитина - это была она - густо покраснела и свирепо взглянула на офицера.
– Ишь сердитая какая, мордашка! Зачем к нам пришла?