Порт
Шрифт:
«Как вы вошли в квартиру? Расскажите», — попросил ее прокурор.
«Как вошла? — обыкновенно! Позвонила, никто не открывает. Я дверь дернула и вошла».
«А дверь?»
«Что дверь? — насторожилась подруга. — Что вы такое спрашиваете, я не пойму».
«Дверь была заперта, когда вы к ней подошли?»
«Не заперта, а закрыта. Как бы, интересно, я вошла, если бы она была заперта. Смешно мне даже!» — фыркнула подруга.
Эта тоже способная, лихо так отвечает. Но уровень все же не тот. Нервничает, если приглядеться, пальцы все время в движении.
«А
«Мне и думать нечего, закрыта была дверь. Я ее дернула, вошла, а он стоит над ней, голову запрокинул и нож у самого горла держит».
И она показать хотела, как это в натуре было.
«Спасибо, достаточно, — остановил ее прокурор. — Подпишите протокол допроса».
Ни голосом, ни взглядом он ничего ей понять не дал, и я уж подумал, не пропустил ли он самое главное расхождение.
Она подписала. Тогда он шумно выдохнул и попросил войти жену.
Ну, а дальше все ясно было. Мне то есть ясно и прокурору. Объяснили и им. Подруга в плач, во всем призналась. А жена твердит свое, и точка: «Вы, — говорит, — ее запугали. Вы пользовались недозволенными приемами. Я за честь свою оскорбленную буду стоять до конца и не остановлюсь на районном прокуроре».
«Дело считаю законченным, — не слушая ее, говорит прокурор. — Осталось только привлечь вас обеих к суду, если бывший подследственный того желает. Я бы на его месте непременно привлек».
С подругой дурно, ноги ее не держат. Я поднялся, рукой махнул:
«Пусть их бог судит или черти, а я пошел. Мне в море надо».
«Рано веселишься, миленький!» — жена мне вслед сказала.
Но ничего. Вот уже два года прошло — пока она меня не беспокоит. Иногда только радиограммы шлет без подписи.
И кто бы мог подумать? — мне этого в жизни не понять — радиограмм этих я жду больше всего на свете.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Да, не зря парни улыбались и перемигивались, ожидая перемен — жизнь действительно вышла на новый уровень. Я понимал, какие это принесет осложнения тем, кто со мной в контакте, и заранее всех предупредил. Но это не помогло. Прихватить на судне всегда можно, а тем более если еще и нужно.
Кипятильники теперь бурлили в каждой каюте. Свет вырубался, меня дергали и днем и ночью.
— Когда это прекратится! — возмущался старпом. — Есть на судне электрослужба?
— Есть! — ответил я.
Пошел по каютам и набрал кипятильников полную охапку. Матросы старпому пожаловались, и он к старшему с претензией:
— Что это Обиходов своевольничает? Гегемонов оставил без каютного чая.
И тут старший — вот уж не ожидал от него — старпому разъяснил:
— Пользоваться кипятильниками запрещено по технике безопасности.
Вечером Сергеича вызвал капитан и потребовал на меня рапорт. Старший сказал, что не видит оснований, и хотел объясниться, но говорить ему не дали. Утром дед приказал наладить систему «Ноксов», которая не работала из-за отсутствия запасных деталей. И старший каждый
Я предложил ему помочь, но он грубо обрезал:
— Не лезь!
И, закусив удила, продолжал свои поездки.
На Димыча тоже давили, призывая фиксировать мои упущения по вахте, но он только посмеивался. Дед стал с ним строго официален, прихватил за грязный трап, за «кофе-тайм», за шлюпочную лебедку. И все-таки вывел его из терпения. Димыч выбрал момент, когда они вдвоем остались в центральном посту, и вразумительно ему растолковал, что жаловаться, писать про пьянку он не будет, но если придирки не прекратятся, он поговорит с дедом, как мужчина с мужчиной, ему, мол, не привыкать. Дед поверил ему, засопел, налился краснотой и так хряснул железной дверью, что сработал датчик пожарной сигнализации.
Меня срочно вызвали на мостик, и я, оставив на мачте недоделанную люстру, спустился с верхотуры и пошел.
— Пока вас дождешься, — судно сгорит, — встретил меня третий штурман.
Высокий, упитанный, в фирменной рубашке и джинсах, туго обтягивающих плотный зад, он по-хозяйски вышагивал у стекла.
Раньше у нас с ним была стихийная неприязнь. Теперь он получил на нее официальное право и не упускал возможности этим воспользоваться, — видел же, шельма, что я на мачте сижу.
— Сработал пятый луч. Быстро выяснить и доложить, — интонационно подражая капитану, распорядился он.
— Пятый луч — это ЦПУ. Позвони, там скажут. Ложное срабатывание, — ответил я.
— Не позвони, а позвоните, — отчеканил он и твердо посмотрел на меня: — Вам что, не понятно распоряжение? Идите и выполняйте!
Без капитана на мосту он королем себя чувствует. Уселся в кресло-вертушку, развалился, взял с подоконника недопитую чашку.
— И что за моряк нынче пошел? — обратился он к Гоше Парижанину. — Никакой субординации!
Гоша животом навалился на колонку авторулевого, рукой щеку подпер, мотивчик какой-то мурлычет. Не очень-то он реагирует на слова начальника.
Я открыл дверь, набрал побольше воздуха и как гаркну через плечо:
— Капитан идет!
Штурман подскочил с кресла, будто встрепанный кот. Брызги кофе до самого стекла долетели, и чашка по палубе покатилась.
Я пошел вниз, в машину, не очень торопясь. Гоша сверху меня догнал с чашками в руках, веселый.
— Ты осторожней шути, заикой сделаешь человека, — засмеялся он на ходу и побежал на свою палубу.
Трепета перед начальником он не испытывает, это так, но посуду все же за ним моет, хоть и Парижанин.