Портартурцы
Шрифт:
«У меня нет под рукой никакой части, которой я мог бы восстановить бой. Все на своих местах, и одна надежда на удаль солдат и мужество офицеров».
— Так, так. «Все на своих местах», — усмехнулся Фок. — И те, что лежат мертвыми. Ребячество. Лирика. Ничего дельного. Посмотрел бы хорошенько в окопы.
Фок сейчас же послал Третьякову ответ: «Благодарю за удаль. Силы у вас достаточно. На левый фланг, в резерв, посылаю еще две роты к батарее № 15».
Кончив писать, генерал выпрямился, нахмурил лоб;
— А про генерала
«Генералу Надеину. 13 мая, 1 час дня. Прислать немедленно в лощину северо-западнее от Тафашина две роты к батарее № 15».
— К ночи надо подготовиться, к ночи надо подготовиться, — твердил генерал. К нему подошел полковник Савицкий:
— Что изволите, ваше превосходительство?
— Дело поправимо. Генерал Фок не дурак, — продолжал вслух свою мысль Фок, — он знает, что делает. Генерал Фок всегда будет прав, что бы ни случилось. Генерал Фок ранен в голову, а у раненых и контуженных кованые мозги…
Полковник Савицкий содрогнулся и отошел к ординарцам, но Фок его окликнул:
— Полковник, пошлите на позицию восемь двуколок патронов в распоряжение коменданта Третьякова. Он доносит, что там нет патронов. В чем дело? Сам отослал недавно две двуколки, а сейчас просит. Должно быть, отлегло от сердца. Кроме того, назначьте две роты в его личное распоряжение. Я иду в гору, ротам следовать за мной.
«Черт разберет этого человека, бормочет что-то несвязное, похож на сумасшедшего, а распоряжения дает дельные… Но все же бой он проспал. Просидел в тылу. Теперь трудно сделать что-нибудь существенное, — думал Савицкий. — Результаты боя были бы в наших руках при наличии одной запасной дивизии на Тафашине. Враг безумствует, наступая днем такими густыми колоннами. А нам нечем бить…
Неприятельские канонерки молчали.
Роты русских солдат вытянулись вдоль дороги. Генерал ехал впереди верхом. Чем выше в гору, тем больше попадалось раненых.
Фока остановили и подали ему новое донесение Третьякова:
«С левой стороны Самсона (между высотой № 75 и Самсоном) идет 25–30 рот. Половина — колонной, половина— развернутым строем. С левого фланга позиции, в обход ее, идут две роты по воде. Большая масса верстах в четырех от нас. На левом фланге около 10–12 рот и двенадцать орудий».
— Что вы на это скажете, полковник?
Савицкий, слушая донесение, подсчитывал: «Двадцать пять плюс две, плюс десять, итого тридцать семь рот видимых, да черт знает сколько невидимых. А у нас: две плюс две, итого четыре».
— К вечеру, ваше превосходительство, группируются.
— Немедленно сообщите батарее Лапэрова, что стоит на левом фланге, о неприятеле, двигающемся по воде, — распорядился Фок. — Скорей к полковнику Третьякову.
Генерал пришпорил лошадь, но тут же осадил ее:
— Опять донесение. Читайте, полковник.
«Из-под Самсона близ высоты № 75 двумя колоннами идут еще 7–8 рот. Двигается также артиллерия. Редут № 9 совершенно
— Вперед, за мной! — крикнул Фок и ускакал.
Савицкий хотел следовать за ним, но его остановил обозный солдат:
— Ваше высокоблагородие, двух лошадей убило.
Полковник пустил лошадь вскачь, чтобы догнать начальника дивизии.
— Ваше превосходительство, двух лошадей, запряженных в двуколки, груженные патронами, убило. Есть опасность и за других.
— Доставить патроны Третьякову на людях.
— Зачем патроны на позицию, там их склад.
— Что же, по-вашему, начальник позиции врет и склад у него не горит?
— Патронные склады горят с треском, ваше превосходительство, как фейерверк.
— Расследуйте. Если патроны в складе около батареи № 10 есть, то отправьте двуколки в тыл.
Поднявшись на шоссе, Фок пошел медленно. Генерал бросал беспокойные взгляды на предгорья Самсона, в ближайшие овраги, на полотно железной дороги, разыскивая расположение батарей и цепей противника. Оглядываясь и несколько приседая при свисте пуль, он рассматривал батареи, покалеченные и уже покинутые русскими.
За батареей № 10 дорога шла по совершенно открытой местности, а до ближайших окопов было не менее четырехсот шагов. Генерал сел на камень. Неприятельские снаряды сыпались теперь исключительно на окопы и прилегающие к ним овраги. Клубы пыли и дыма висели над головами защитников. Свинцовые шарики и острые осколки густо сыпались сверху, резко хлестали по стенкам траншей и деревянным укрытиям. Нельзя было высунуть головы. Шрапнельный дождь сменялся взрывами снарядов.
— Найдите полковника Третьякова, мне нужно с ним увидеться, — распорядился Фок и тут же написал Стесселю телеграмму:
«Сейчас нахожусь на позиции; осматривал оставленные батареи. Они буквально засыпаны снарядами. Неприятель направил свой артиллерийский и ружейный огонь на северный фронт. Как стрелки держатся, не могу себе представить, но держатся молодцами. Почти все орудия молчат, — писал дальше начальник дивизии, — посему еще день на этой позиции 5-й полк держаться не сможет. Остается одно — вывести весь отряд и атаковать врукопашную, так как наша артиллерия в настоящее время не может оказывать содействие фронту северному, или воспользоваться ночью и отступить…»
— Но где же Третьяков?
Генерал опустил голову.
«Вы понимаете, ваше превосходительство, начальник дивизии, командир всех сухопутных сил Киньчжоуского перешейка… Вы понимаете, почтенный генерал Фок… У вас не было управления боем, нет его и сейчас! И по сию минуту нет, старый вы дурак… Вас демобилизовало письмо Куропаткина… Вы подпали под влияние прилизанного полководца. Ах вы гений, гений»…
Фок еще ниже опустил голову.
Резкий выстрел с неприятельских канонерок заставил его вздрогнуть и выпрямиться: