Портрет Алтовити

Муравьева Ирина Лазаревна

Только что началась лекция.

На кафедре стоял невысокий кудрявый человек в очках.

Внешнее его сходство с Г.Н. было почти неправдоподобным.

* * *

…В поезде по дороге домой она восстановила в памяти малейшие подробности лица Г.Н. и тут же отыскала их в незнакомом Груберте.

Голова ее раскалывалась от напряженного усилия понять, что это значит, почему случилось так, что именно сегодня, когда нужно звонить в агентство и заказывать билеты в Москву…

Не бывает же таких совпадений.

Значит,

это знак. Предупреждение ей, чтобы она не ехала.

Или это ангел ее пытается объяснить ей что-то?

Или это мать – с того света – решила вмешаться?

Больше всего она боялась, что сейчас – находясь в таком состоянии – не сможет найти предлога, чтобы познакомиться с Грубертом, а если даже это и произойдет, выяснится, что он женат или еще что-нибудь…

На следующее утро в издательство пришло приглашение на благотворительный рождественский вечер в Карнеги-холл. Не веря своим глазам, Ева увидела в списке людей, принявших приглашение, доктора Саймона Груберта.

Лицевая и пластическая хирургия. Мэдисон Авеню, 17.

* * *

Объявили посадку.

Саша попросил пить.

В Москве идет снег.

Вот мы и прилетели.

Отчего так темно? Ведь только четыре. Нет, уже больше.

Без четверти пять.

* * *

Медсестра меняла капельницу.

За окном было почти темно, шел снег.

Доктор Груберт попросил разрешения позвонить.

Никто не снял трубку.

Он вспомнил, что в дневнике девочка описала, как ее отец попал в московскую больницу с сильным сердечным приступом.

Он усмехнулся.

Все повторяется.

Жизнь хочет быть похожей на мелодраму.

* * *

Получив чемодан, она обежала глазами встречающих. Его не было.

Он не пришел!

– Такси не желаете? – спросил ее широкоплечий, очень маленького роста, в расстегнутой кожаной куртке.

– Нет, – ответила она, – пока нет.

И тут же увидела его. Он, видно, только что вбежал с улицы, и волосы его, как всегда превратившиеся в мелкие кольца от сырости, стояли дыбом. Он пригладил их обеими руками, полез было в карман за гребенкой…

– Томас!

Это была страшная минута. Он стоял и смотрел на нее, но она – чемодан на колесиках в одной руке, стульчик с Сашей в другой – не двинулась ему навстречу. Это была минута, прожив которую нужно было лететь обратно – самолет компании «British Airways» находился здесь, на земле, и, конечно, доставил бы ее в Нью-Йорк, – но, как крепко спящий человек делает преувеличенное, нерассчитанное движение, чтобы стряхнуть навалившийся на него кошмар, так и она, опомнившись, с преувеличенной поспешностью бросилась ему навстречу.

С той же преувеличенной поспешностью он наклонился к Саше. Саша был пристегнут к стульчику.

– Да ты совсем большой! – растерялся он, сидя перед Сашей на корточках.

– Он плохо понимает по-русски, – сказала Ева, и тогда он наконец выпрямился и обнял ее.

Лоб ее, как всегда, уперся в его шею,

и, как всегда, она почувствовала громкое биение его пульса сквозь морщинистую кожу и, как всегда, знакомый запах его лица и мокрых волос, и его большая рука на ее затылке, и дыхание – уже не отдельное, уже внутри ее самой – привели к тому, что Ева разрыдалась и торопливо зажала рот ладонью, не отрываясь от него.

Они двинулись к выходу, и она поймала на себе несколько удивленно-заинтересованных и недобрых взглядов.

– Ты на машине?

– Машина в ремонте, – бодро ответил он, – коробка передач полетела, сейчас мы поймаем что-нибудь, не волнуйся, с квартирой все в порядке, я надеюсь, что вам будет удобно…

Она догадалась, что он хочет спросить, надолго ли она сюда, и не спрашивает, боясь ее обидеть.

Но это был он. Не во сне, не в телефонной трубке. Он!

В той же самой клетчатой кепочке, на которую сменил свою ондатровую ушанку два с половиной года назад.

Квартира, в которой Еве предстояло жить, была большой, барской, по-московски запущенной квартирой в двух шагах от Тверской.

– Я, извини, не успел купить никакой еды, понесся в аэропорт сразу с репетиции…

– Мы не голодны.

Она видела, как он суетится: движением правого плеча сбрасывает с себя куртку, одновременно помогает раздеться ей, зажигает свет в коридоре, отворяет стеклянную дверь на кухню.

– Прелестный!

Он кивнул на Сашу.

– Да, – согласилась она. – Ему пора спать.

– Тогда я сбегаю в магазин, – торопливо сказал он, – тут за углом прекрасный магазин, тебе будет удобно…

Она подошла и обеими руками сжала его руку.

– Я приехала для того, чтобы быть с тобой. А ты убегаешь.

* * *

…Что-то не то, не то. При чем здесь магазин? Хотя – что ему остается? Ребенок ведь смотрит. И это всегда так, когда люди долго не видятся. Они теряются, не знают, как вести себя, говорят лишнее…

* * *

– Не убегай, – повторила она. – Нас кормили в самолете.

– Нет, ну, я очень быстро, на пятнадцать минут…

Он ушел. Она уложила Сашу. Приняла душ.

Он все не возвращался.

Саша ни за что не хотел засыпать.

– Listen, – сказал Саша, – where are we?

– You’ll get it tomorrow, you’ll like it.

– Is daddy here?

– Sleep, sweety, sleep [4] …

Без пятнадцати шесть. Куда он побежал, в какой магазин?

Все в этой чужой квартире было враждебным, особенно продавленное зеленое кресло, оскалившееся на нее деревянными львами на ручках.

4

– Послушай, мы где?

– Ты завтра увидишь, тебе понравится.

– А папа здесь?

– Спи, мой сладкий, спи… (англ.)