Портрет Алтовити
Шрифт:
– Блядь, – визжала Елена, – когда ты только уберешься от нас в свою поганую Америку, сука ты сраная! Да он тебя знать не хочет, что ты опять приперлась сюда? Что тебя, метлой, что ли, гнать отсюда?
Темно перед глазами, какие-то шарфы фиолетовые. Сейчас я ее ударю. Прямо по очкам. Стыд-то какой, Господи.
Ева стояла неподвижно, шагу в сторону не сделала. Крепко держала за руку своего негритенка. Елена замахнулась на нее кулаком в варежке, но не дотронулась, так с поднятым кулаком и застыла.
– Sorry, – сказала Ева, – I don’ t know Russian, what do you want? [53]
Подхватила своего
Ах, как она ответила, гадина! По-английски! Чтобы еще больше унизить, растереть, растоптать!
53
Извините, я не говорю по-русски, что вы хотите? (англ.)
Ватными ногами добрела до заледеневших качелей. Села. Оттолкнулась от земли.
Полеты.
Еще раз оттолкнулась.
Во сне!
Еще раз.
И наяву.
– Who was that? – спросил Саша, когда страшная, с поднятым кулаком, ушла обратно под арку. – What did she want from us? She is really crazy! [54]
«Если бы ему было лет пять-шесть, – сгорая со стыда, подумала Ева, – он бы спросил, что она кричала мне вдогонку».
54
Кто это был? Что ей от нас нужно? Она прямо сумасшедшая! (англ.)
Она вся пылала под своим легким черным пальто. Ощущение стыда было таким сильным, что хотелось стать меньше ростом, проскользнуть в какую-нибудь щель, исчезнуть. От стыда она начала что-то быстро рассказывать Саше, даже смеяться, и собственный голос казался ей неправдоподобно громким, громче всего остального: автомобильных гудков, милицейской сирены…
Какие были глаза у его жены! Как она бежала через двор с высоко поднятой огромной рукавицей – как будто отделившейся ото всего остального, маленького, подпрыгивающего тела, – и как они полыхали, эти глаза, – красным, фиолетово-красным огнем!
Если бы можно было сейчас же, немедленно оказаться в самолете, и больше никогда…
Все.
Садовая, дом четыре, квартира четыре. Раз обещала, нужно зайти и взять то, что просили. Передать сыну. Хотя, может быть, Арсений уже обо всем этом забыл: и о том, что позвонил ей, и о том, что попросил что-то передать…
Во дворе пахло кислой капустой. А, это потому, что во двор открыта задняя, маленькая дверь овощного магазина. Две лысые нищие кошки с жадностью поедали что-то, сидя на крышке помойного бака. На лавочке посреди двора чернели старухи – закутанные в платки и абсолютно неподвижные, словно примерзшие, с тусклыми мертвыми глазами, которые они одинаково недовольно вылупили сначала на Сашу, потом на Еву, и одна старуха зашипела что-то нечленораздельное.
Идти надо было вниз, в подвал. Темно, лампочки выбиты. Дверь, обитая рваным войлоком, на войлоке мелом нацарапана цифра 4. Значит, сюда.
– Sasha, are you scared? You are not! [55]
В ноздри ударил запах мочи. Арсений стоял на пороге очень большой комнаты, сплошь заставленной скульптурами. Большинство
55
Саша, тебе страшно? Нет? (англ.)
– А, п-п-пришли все-таки, – старательно выговорил Арсений, – я извиняюсь за этот нетворческий бардак… П-п-проходите.
В углу комнаты стоял небольшой стол, на котором ничего не было, кроме наполовину выпитой бутылки с водкой и толстой книги со множеством закладок. Пол был завален окурками, кусками проволоки, камнями, перепачканными гипсом газетами.
– А тебе я, детеныш, тоже найду занятие, – сказал Арсений Саше, который ничуть не испугался в незнакомой обстановке, а, напротив, оглядывался с любопытством. – Ты у меня б-б-будешь лепить. Раздевайтесь, здесь т-т-епло.
Ева расстегнула на Саше курточку. Арсений, слегка покачнувшись, вышел в крошечную кухню, из которой торчал кусок раковины, полной грязной посуды, и вернулся с большим обшарпанным тазом. В тазу лежал разноцветный пластилин, цветные карандаши и листы плотной серой бумаги.
– В-в-вот садись, – сказал Арсений, – это мы уберем, – он поставил на пол, к батарее, бутылку с водкой, – рисуй здесь или лепи. Я тебе п-покажу как. Хочешь зайца?
– Fish is better, – ответил Саша. – Can it be a fish? [56]
56
Лучше рыбу. Рыба получится? (англ.)
– В-в-ы п-п-одумайте, – усмехнулся Арсений, – понял ведь меня, а отвечает по-своему. Вот так и мы все. Отвечаем по-своему. Даже если слышим. А не слышим, так и вообще – и-и-и! – Махнул рукой и опять слегка покачнулся.
Ева пожалела, что пришла. В комнате было грязно. Сильно пахло мочой откуда-то из угла. Неприятно было даже снять пальто, сесть на один из запорошенных белой гипсовой пылью стульев… Лицо у Арсения было под стать этой белизне, неряшливости, измятости, черные тени лежали под глазами. За несколько дней, что они не виделись, он густо оброс седыми волосами, и весь его выразительный, как раньше казалось Еве, породистый облик потускнел и вызывал жалость.
– Я улетаю, – сказала она, – что вы хотели передать?
– Улетаете? – переспросил Арсений. – Т-т-тоже красиво. Тогда я вам кое-что расскажу. Но не сейчас. Сейчас я слеплю рыбу.
Он вынул из таза большой кусок черного пластилина, размял его своими слегка дрожащими напряженными пальцами и за несколько секунд слепил тонкое костлявое рыбье туловище, потом насадил на голову большие желтые глаза с остановившимися зрачками.
– Is she alive? – спросил Саша. – I didn’t want the dead one. I wanted this fish, Eva. – Он показал на Еву маленьким темным пальцем и хитро улыбнулся: – Do you know that she is a fish? [57]
57
Она живая? Я не хочу мертвую. Я хочу вот эту рыбу, Еву. Ты знаешь, что она рыба? (англ.)