Портрет баронессы Зиммерштадт
Шрифт:
– Готов ли ты делать это снова и снова?
– Да, сэр.
Он покосился на свой член и спросил:
– Тебе нравится его целовать?
– О да!
– Хорошо, целуй. Можешь ещё слизать сперму.
Я с жадностью слизнул капли с лобка и волос, и снова, уже смелее, присосался к органу моего господина. Мягкая вялая плоть дрогнула под напором моих губ.
– А готов ли ты, Джеки, ради того, чтобы этот член получил удовольствие, убить?
– Да, сэр. Даже не задумаюсь.
– Тебе придётся очень скоро заняться этим, - барон потянулся всем телом, раскинув руки.
– Есть много разных способов получать удовольствие, причиняя партнёру боль. Самое острое из удовольствий - сознавать, что боль предсмертная.
Я целовал его живот, пачкаясь в липкой крови. Это был мой бог, которому я мысленно клялся служить с собачьей преданностью.
Сегодняшняя порка была только первым эпизодом. Изысканные эротические забавы сэра Джастина почти никогда не повторялись. Его натура требовала всё новых и новых способов удовлетворения своей страсти, и он выдумывал их с поражавшей меня изобретательностью. Но о них я расскажу в следующий раз.
Я быстро освоился в доме сэра Джастина. Привыкнуть к здешним порядкам было не так уж трудно. По вечерам милорд отправлялся на бал или великосветский приём, возвращался поздно и поздно вставал. Во время его сна я должен был находиться с ним в постели и вести себя тихо, чтобы не потревожить его. Обычно он пользовался мной по утрам, ещё не совсем проснувшись. Ко мне протягивалась его рука, и я тут же льнул к нему. Это были минуты восхитительного утреннего торчка, когда налившийся пенис моего господина тёрся о мою промежность, а рука больно сдавливала мои ягодицы. Он переворачивал меня на живот. Дырка моя уже была достаточно смазана и готова к приему члена. Несомненно, от его внедрений я получал бы большее удовольствие, если бы в эти моменты он не стискивал мою мошонку так, что я вздрагивал и стонал от боли. Кончив, он почти сразу снова засыпал, а у меня ещё долго болело в паху.
Когда он окончательно просыпался и вставал с постели, в мою обязанность входило протирать его полотенцем, смоченным в прохладной воде, потом вытирать досуха и одевать. Эти обтирания и одевания были для меня одной из самых приятных обязанностей, которые я исполнял у сэра Джастина. Обтирать его голое белое тело с едва выпирающим животиком и округлыми ягодицами, и при этом сколько угодно целовать его повсюду, было для меня ни с чем не сравнимым удовольствием. Милорд благосклонно улыбался и прижимал к себе моё лицо, но лишь почувствовав возбуждение, отталкивал меня и приказывал поторопиться с одеванием.
После утреннего завтрака, который по времени был далеко не утренним, он читал, прогуливался по саду или просматривал почту. Иногда он писал записочки, которые мне в тот же день приходилось развозить. Перед этим я получал подробные инструкции насчёт того, кому и главное - как доставить ту или иную записку. Адресовались они в основном хорошеньким дамам и молодым людям. В некоторых случаях я должен был вручать записку тайно в условленном месте. Адресаты, особенно дамы, ждали этих посланий с нетерпением, и одаривали меня деньгами и всякими дорогостоящими безделушками, вроде брелоков, медальончиков, табакерок и вышитых платочков. Послания, адресованные молодым людям, я передавал с гораздо меньшим удовольствием. Эти парни были богаты и очень милы. Я ревновал их к моему кумиру.
Возвращался я, когда уже начинало темнеть. Едва перекусив, я надевал шитую специально для меня сиреневую ливрею, короткие узкие панталоны бежевого цвета, белые чулки, башмаки с золочёными пряжками и ехал с господином на бал или приём. По словам нашего кучера, в этом наряде я выглядел гораздо привлекательнее, чем парни, которые служили у милорда до меня. Говоря это, он многозначительно усмехался. Я не осмеливался спросить у него о причинах его усмешки и тем более - расспросить о тех парнях, зная,
На самих балах я, конечно, не присутствовал. Я ждал милорда в карете или в комнате для прислуги. Милорд покидал балы всегда окружённый толпой роскошно одетых женщин. Но бывали дни, когда он уходил с бала раньше времени и второпях. Из особняка графа Радзиевского он вышел с какой-то совсем юной девицей, и направился он с ней не к каретам, а в парк, мне же велел следовать за ним и подать сигнал, если кто приблизится. В парке стояла темень. На уединённой скамейке у высоких боскетов сэр Джастин долго шептался со своей спутницей. До меня долетали обрывки фраз. Единственное, что я из них узнал, это то, что девицу зовут Лаура. Я безумно ревновал и давал себе слово непременно узнать, кто она такая и какие намерения имеет мой господин в отношении неё.
После бала кучер доставлял нас в ресторан, где сэр Джастин ужинал с приятелями. Однажды после бала мы поехали не в ресторан, а на довольно глухую улицу. К ней примыкал запущенный сад. Мы с милордом пробирались сквозь заросли, ориентируясь на свет в окне старого дома в глубине сада. Дом был похож на руину, но всё же, как оказалось, был обитаем. Милорд постучал в дверь условным стуком. Дверь тотчас открылась. Из темноты вышел человек с горящей свечой и в надвинутом на лицо капюшоне. Он, видимо, уже поджидал нас. Вслед за ним мы зашагали по тёмному коридору вдоль вереницы дверей. Из-за некоторых пробивался неяркий свет. Мне становилось не по себе, когда из-за той или иной двери доносился крик, полный мучительной боли. Позже я понял, что здесь был притон, где клиентам оказывали услуги весьма специфического свойства.
Наш провожатый остановился у одной из дверей, раскрыл её и с низким поклоном пропустил нас в комнату. За нами он не последовал. Дверь закрылась.
Войдя, я остановился с учащённо бьющимся сердцем. Посреди комнаты высились два столба, а между ними стоял полностью обнажённый мужчина. Его ноги были прикованы цепями к полу, руки раскинуты и прикованы к столбам, так что он едва мог шевелиться.
На вид ему было лет тридцать пять. Его сильное стройное тело покрывал загар, грубоватое лицо было гладко выбрито. Те, кто приковали его к столбам, явно позаботились о его внешнем виде: чёрная с проседью грива была тщательно расчёсана и уложена, на лобке и под мышками выбриты волосы. Перед ним стояли кресло, таз с водой и низкий столик с пыточными инструментами. Вокруг горело несколько свечей. Справа пылал камин, в пламени которого грелись железные щипцы. Мрачность обстановки усиливали замшелые кирпичные стены и бурые пятна на полу и столбах. Не было сомнений, что это засохшая кровь.
Увидев нас, незнакомец напрягся, произнёс что-то на непонятном языке.
– Вот с кем мы сегодня позабавимся, - сказал сэр Джастин, разглядывая прикованного.
– Хочешь послушать, как он заревёт от боли?
– Да, сэр.
Ещё бы мне не хотелось! Всё, что желал мой кумир, желал и я!
Я помог ему раздеться. Всё это время, пока я его раздевал, сэр Джастин оглядывался на прикованного. Глаза милорда блестели, на губах блуждала улыбка. Напрягшийся член словно сам собой выскочил из трусов. Я не замедлил покрыть его поцелуями, но господин мой не обращал на них внимание. Он глядел только на нашего пленника.
Он подошёл к нему, держась рукой за свой пенис и делая мастурбирующие движения. Пленник молчал, смотрел ему в глаза и тяжело дышал.
Не переставая улыбаться, милорд погладил рукой его торс. Провёл пальцем по его груди с тёмными сосками. Мне показалось, что он стоит слишком близко к прикованному, и тут я проявил инициативу: зашёл к пленнику со спины и крепко взял за волосы. Предосторожность оказалась не лишней. Пленник вскоре сделал попытку ударить господина головой, но я был начеку.