«Портрет» Эль Греко
Шрифт:
Его милость сложил на груди пухлые руки, пошевелил пальцами.
— Да, это моя машина, — ответил он с достоинством.
— Двухцветная, сине-белая? — уточнил Козюренко.
— Да, будьте любезны, сине-белая, — подтвердил каноник.
— Мы расследуем автомобильную аварию, — посмотрел на него Козюренко, — и проверяем все двухцветные сине-белые «Москвичи».
Отец Юлиан сокрушенно покачал головой, как бы сочувствуя работникам инспекции, которым приходится возиться с таким нудным делом.
— Но
Козюренко не обратил внимания на это возражение. Спросил:
— Вы выезжали из гаража восемнадцатого мая?
Отец Юлиан опустил глаза вниз. Снова сложил руки на груди, пошевелил пальцами. Наконец отвел взгляд от пола, словно прочитал там ответ. Спокойно объяснил:
— Восемнадцатого мая я не мог выезжать, ибо заболел и пролежал целых три дня.
— И у вас есть документ, который засвидетельствовал бы это? — поинтересовался Козюренко.
Каноник поднял глаза к потолку и ответил:
— Разве гражданин инспектор не знает, что мы не берем в поликлинике бюллетеней?
— Но вас же навещал какой-нибудь врач?
— Обыкновенная простуда, — пожал плечами отец Юлиан. — Зачем же беспокоить врача? Я лежал у сестры. Настя как раз уехала домой. Живет она за городом, в Подгайцах, — счел нужным объяснить. — Так что мне и пришлось полежать у сестры.
— И она может это подтвердить?
— Разумеется.
— Ее адрес?
— Вот, будьте любезны, — сладко улыбнулся каноник, — тут рядом. Через два дома над оврагом.
— Может быть, вы проводите нас?
— Ну, конечно. Прошу только немного подождать, пока оденусь.
Через несколько минут они вместе с каноником поднялись на третий этаж старого дома в конце Парковой улицы, упирающейся в Кайзервальд — полупарк-полулес на холмах под Львовом. Сестра отца Юлиана была совсем не похожа на каноника. Сухая, сморщенная женщина лет шестидесяти, с недобрым, пронизывающим взглядом. Она примостилась на диване рядом со старушкой, значительно старше ее.
Козюренко сел на предложенный стул, откашлялся и начал грубовато:
— Находился ли в вашей квартире с восемнадцатого по двадцатое мая ваш брат Боринский Юлиан Евгенович?
Женщина с удивлением посмотрела на каноника.
Козюренко уставился на него — не подаст ли какойнибудь знак?
Но священник даже не смотрел на сестру.
— Да, — ответила та, — Юлиан хворал и три дня пролежал у нас. Вот в этой комнате, — показала она на дверь справа.
— Значит, вы утверждаете, что гражданин Боринский с восемнадцатого по двадцатое мая неотлучно находился в вашей квартире? — переспросил Козюренко.
— Да.
— Кто еще может подтвердить это?
— Я, — кивнула старушка и чуть приподнялась с дивана. — Хворали они и из комнаты не выходили.
— Кто вы такая? — приготовился записывать Козюренко.
— Пелагея
— Из села она, — вмешалась сестра каноника, — и прописана у меня.
Козюренко, предупредив женщин, что они будут нести ответственность за ложные показания, дал им расписаться под протоколом. Подумал: любопытное алиби. Но надо хотя бы ради формальности осмотреть автомобиль.
Спросил у каноника:
— Где ваш гараж?
— Тут, рядом, прошу, машина на месте.
— Пойдемте!
Неподалеку за домом тесно прижались друг к другу с полдесятка каменных гаражей. Автомобиль каноника стоял чистенький, поблескивая никелированными деталями.
Козюренко обошел вокруг «Москвича», зачем-то заглянул под кузов. Открыл дверцы, залез на переднее сиденье. Нажал на тормоз: берет хорошо. Внимательно осмотрел салон — чисто; видно, кто-то пылесосит попу машину. Заглянул под сиденье — какая-то скомканная бумажка застряла между полозьями, — посмотрел и положил в карман.
— Машина в порядке, — обтер руки платком. — Можете запирать гараж, отче.
Каноник закрыл железную дверь. Искоса взглянул на Козюренко.
— А что это за авария, которую вы расследуете? — спросил он. — Если не секрет, конечно?
— Да не авария это... — Козюренко махнул рукой с досады. — Значительно серьезнее — убийство!
— Что? — отец Юлиан повернулся всем туловищем. — Какое убийство?
— Не волнуйтесь, отче, — сказал Козюренко. — У вас все в порядке — полное алиби.
— А я и не волнуюсь. — Каноник запер большой замок на двери гаража. — Сбили кого-то машиной? — полюбопытствовал он.
— Да нет, топором зарубили...
— Как — топором? — Кожа на лбу у каноника покрылась морщинами. — При чем тут автомобиль?
— Поблизости от дома убитого видели «Москвич».
Как раз двухцветный, сине-белый. Вот мы и проверяем...
— Надеюсь, я не похож на убийцу, — улыбнулся отец Юлиан.
— Разумеется, — подтвердил Козюренко. — Не так ли, сержант? — обернулся он к Владову.
Тот смотрел широко открытыми глазами.
— Порядок... — наконец выдавил он.
— И кого же убили? — поинтересовался каноник.
— Да не во Львове... в райцентре — Желехове... — Козюренко говорил небрежно, словно это дело надоело ему и вообще гроша ломаного не стоит. — Какого-то заготовителя или вроде этого... Как его? — Cпросил у Владова, не сводя глаз с каноника. — Ага, вспомнил, Прусь Василь Корнеевич.
— Что? — отец Юлиан выронил ключ. — Как вы сказали?
— Прусь Василь Корнеевич... А вы знали его?
— Василь Корнеевич... Не может быть, — растерянно пробормотал отец Юлиан.
— Отвечайте, вы знали Пруся? — схватил его за руку Козюренко.