Портрет художника в юности
Шрифт:
Образы, вызванные им, не доставили ему удовольствия. В них было что-то тайное, разжигающее, но ее образ был далек от всего этого. Так о ней нельзя думать. Да он так и не думал. Значит, мысль его не может довериться самой себе? Старые фразы, зловонно-сладостные, как фиговые зернышки, которые Крэнли выковыривает из щелей между своими ослепительно белыми зубами.
То была не мысль и не видение, хотя он смутно знал, что сейчас она идет по городу домой. Сначала смутно, а потом сильнее он ощутил запах ее тела. Знакомое волнение закипало в крови. Да, это запах ее тела: волнующий, томительный запах; теплое тело, овеянное музыкой его стихов, и скрытое от взора мягкое
Он почувствовал, как у него по затылку ползет вошь: ловко просунув большой и указательный палец за отложной воротник, он поймал ее, покатал секунду ее мягкое, но ломкое, как зернышко риса, тельце и отшвырнул от себя, подумав, останется ли она жива. Ему вспомнилась забавная фраза из Корнелия а Лапиде [239] , в которой говорится, что вши, рожденные человеческим потом, не были созданы Богом вместе со всеми зверями на шестой день. Зуд кожи на шее раздражил и озлобил его. Жизнь тела, плохо одетого, плохо кормленного, изъеденного вшами, заставила его зажмуриться, поддавшись внезапному приступу отчаяния, и в темноте он увидел, как хрупкие, светлые тельца вшей крутятся и падают в воздухе. Но ведь это вовсе не тьма ниспадает с неба. А свет.
239
Корнелиус а Лапиде, О. И. (1567-1637) — именитый католический богослов, автор монументального Комментария к Священному Писанию, где и содержится указанное Стивеном утверждение.
Он даже не мог правильно вспомнить строчку из Нэша. Все образы, вызванные ею, были ложными. В воображении его завелись гниды. Его мысли — это вши, рожденные потом неряшливости.
Он быстро зашагал обратно вдоль колоннады к группе студентов. Ну и хорошо! И черт с ней! Пусть себе любит какого-нибудь чистоплотного атлета с волосатой грудью, который моется каждое утро до пояса. На здоровье!
Крэнли вытащил еще одну сушеную фигу из кармана и стал медленно, звучно жевать ее. Темпл сидел, прислонясь к колонне, надвинув фуражку на осоловелые глаза. Из здания вышел коренастый молодой человек с кожаным портфелем под мышкой. Он зашагал к компании студентов, громко стуча по каменным плитам каблуками и железным наконечником большого зонта. Подняв зонт в знак приветствия, он сказал, обращаясь ко всем:
— Добрый вечер, джентльмены.
Потом опять стукнул зонтом о плиты и захихикал, а голова его затряслась мелкой нервической дрожью. Высокий чахоточный студент, Диксон и О'Кифф увлеченно разговаривали по-ирландски и не ответили ему. Тогда, повернувшись к Крэнли, он сказал:
— Добрый вечер, особенно тебе!
Ткнул зонтом в его сторону и опять захихикал. Крэнли, который все еще жевал фигу, ответил, громко чавкая:
— Добрый? Да, вечер недурной.
Коренастый студент внимательно посмотрел на него и тихонько и укоризненно помахал зонтом.
— Мне кажется, — сказал он, — ты изволил заметить нечто самоочевидное.
— Угу! — ответил Крэнли и протянул наполовину изжеванную фигу к самому рту коренастого студента, как бы предлагая ему доесть.
Коренастый есть не стал, но, довольный собственным остроумием, важно спросил, не переставая хихикать и указуя зонтом в такт речи:
— Следует ли понимать это?..
Он остановился, показывая на изжеванный огрызок
— Я имею в виду это.
— Угу! — снова промычал Крэнли.
— Следует ли разуметь под этим, — сказал коренастый, — ipso factum [240] или нечто иносказательное?
Диксон, отходя от своих собеседников, сказал:
— Глинн, тебя тут Гоггинс ждал. Он пошел в «Адельфи» [241] искать вас с Мойниханом. Что это у тебя здесь? — спросил он, хлопнув по портфелю, который Глинн держал под мышкой.
— Экзаменационные работы, — ответил Глинн. — Я их каждый месяц экзаменую, чтобы видеть результаты своего преподавания.
240
Буквально это самое (лат.).
241
«Адельфи» — дублинская гостиница.
Он тоже похлопал по портфелю, тихонько кашлянул и улыбнулся.
— Преподавание! — грубо вмешался Крэнли. — Несчастные босоногие ребятишки, которых обучает такая мерзкая обезьяна, как ты. Помилуй их, Господи!
Он откусил еще кусок фиги и отшвырнул огрызок прочь.
— Пустите детей приходить ко мне и не возбраняйте им [242] , — сказал Глинн сладким голосом.
— Мерзкая обезьяна! — еще резче сказал Крэнли. — Да еще богохульствующая мерзкая обезьяна!
242
Мф 19, 14.
Темпл встал и, оттолкнув Крэнли, подошел к Глинну.
— Эти слова, которые вы сейчас произнесли, — сказал он, — из Евангелия: не возбраняйте детям приходить ко мне.
— Ты бы поспал еще, Темпл, — сказал О'Кифф.
— Так вот, я хочу сказать, — продолжал Темпл, обращаясь к Глинну, — Иисус не возбранял детям приходить к нему. Почему же церковь отправляет их всех в ад, если они умирают некрещеными? Почему, а?
— А сам-то ты крещеный, Темпл? — спросил чахоточный студент.
— Нет, почему же все-таки их отправляют в ад, когда Иисус говорил, чтобы они приходили к нему? — повторил Темпл, буравя Глинна глазами.
Глинн кашлянул и тихо проговорил, с трудом удерживая нервное хихиканье и взмахивая зонтом при каждом слове:
— Ну а если это так, как ты говоришь, я позволяю себе столь же внушительно спросить, откуда взялась сия «такость»?
— Потому что церковь жестока, как все старые грешницы, — сказал Темпл.
— Ты придерживаешься ортодоксальных взглядов на этот счет, Темпл? — вкрадчиво спросил Диксон.
— Святой Августин говорит, что некрещеные дети попадут в ад, — отвечал Темпл, — потому что он сам тоже был старый жестокий грешник.
— Ты, конечно, дока, — сказал Диксон, — но я все-таки всегда считал, что для такого рода случаев существует лимб.
— Не спорь ты с ним, Диксон, — с негодованием вмешался Крэнли. — Не говори с ним, не смотри на него, а лучше всего уведи его домой на веревке, как блеющего козла.
— Лимб! — воскликнул Темпл. — Вот еще тоже замечательное изобретение! Как и ад!
— Но без его неприятностей, — заметил Диксон.
Улыбаясь, он повернулся к остальным и сказал:
— Надеюсь, что я выражаю мнение всех присутствующих.