Портрет мертвой натурщицы

Дезомбре Дарья

Но в семь тридцать у Маши очередной раз зазвонил мобильный, и она, повторяя в трубку:

— Да-да, не опаздываю, хорошо, у входа! — сложила в сумку копии фотографий жертв и большую цветную распечатку «Турецких бань», бегло поцеловала Андрея и выбежала из кабинета. Там сейчас же наступила подозрительная тишина.

— Что? — с вызовом спросил капитан, оглядывая коллег. Все подняли лица от бумаг или оторвались от компов и смотрели на него молча и — вопросительно.

— Да? — спросил наконец Хмельченко: любитель женского полу (успеху на этом

поприще несколько мешали выпуклые глаза и выступающие вперед передние зубы) — и сделал многозначительно так бровями.

Андрей усмехнулся:

— Да.

— Да!!! — заорали все. — Молодца!

Хмельченко даже подошел, чтобы похлопать Андрея по плечу:

— Девка отличная, одна беда — слишком умная!

Андрей уже открыл рот, чтобы высказать наглецу все по поводу «девки», но так и застыл, глядя в окно. Проследив за его взглядом, Хмельченко хмыкнул. А Андрей, не отрываясь, смотрел на ворота Петровки, за которыми стоял настырный Петя в костюме-тройке.

И что самое неприятное — в руках Петя держал огромный веник роз.

— Есть у меня дружбан, гаишник, — жарко зашептал на ухо Андрею Хмельченко. — Могу позвонить, если фамилию этого перца знаешь. Остановят, в живых оставят, но свиданьице точно подпортят!

— Вот сволочь! — рядом у окна возник уже Серый, поскреб пятерней отросшую щетину на подбородке. — И ведь водит же еще небось какой-нибудь «Порше» с «Бентли»?

Андрей молча сел на место — почему же так гадко на душе? Ведь дело не в гипотетическом Петином «Бентли», не в реальном Петином шикарном костюме и даже не в том, что ему самому не пришло в голову пригласить Машу на концерт. Но вот розы…

Почему же он ни разу не догадался подарить цветы?

Маша

Маша неловко приняла букет.

— Они завянут уже в первом отделении, — смущенно сказала она.

— Не страшно, — беспечно пожал плечами Петя, — завянут — передаришь Мацуеву. — И добавил самодовольно: — Наши места — в шестом ряду. Пойдем. Я припарковался тут во дворах.

Она положила букет на заднее сиденье — уложенные чинно на коленях длинные стебли либо тыкали Петю в бок, либо, поставленные на попа, заслоняли Маше весь обзор.

— Слышал, твой научный руководитель заочно поставил тебе пять с отличием за дипломную работу, — улыбнулся Петя. — Поздравляю! От Урсоловича это — большой комплимент. Ты как на Петровке-то? Надолго?

— Я… — Маша отвернулась. — Не знаю. Практика закончилась, и я пока в подвешенном состоянии.

— Ясно. — Петя ловко занял единственное свободное место у филармонии. И тактично перевел разговор на другую тему.

Перед концертным залом уже стояла толпа ожидающих и оптимистов, застывших с жалостливыми лицами в надежде на лишний билетик не от спекулянта. Маша чувствовала себя намного свободнее, ненароком забыв в «Порше» огромные, агрессивные почти розы. До начала концерта оставалось еще немного времени, и Петя повел ее в буфет.

— Буфет — гениальное изобретение

в театре, филармонии и прочих, не чуждых высокому, общественных местах! — философствовал он. — Спасение для посредственностей! Все бездарные артисты должны скидываться, чтобы обеспечить его качественным алкоголем.

— Чтобы иметь возможность напиться там с горя, сравнивая себя с великими? — усмехнулась Маша, с интересом рассматривая выставленные бутерброды с красной рыбой и сырокопченой колбасой: есть хотелось зверски.

— Ну нет, — подмигнул ей Петя. — Я, эгоист, думаю только о наших, зрительских переживаниях. Ты вот, например, никогда не замечала, что если чуть выпить перед действом, становишься намного более благожелательным к происходящему на сцене?

— И «лебеди» лучше танцуют, и теноры громче поют? — с наигранной серьезностью спросила Маша.

— А если не лучше, то значит…

— Мало выпил?

— Ты понимаешь меня без слов!

Маша улыбнулась и повернулась к молодому человеку за стойкой:

— Два бутерброда с колбасой, пожалуйста, и…

— Бутылку французского шампанского! — безапелляционно произнес за ее спиной Петя.

— Оно же тут стоит безумных денег! — зашипела на него Маша, а буфетчик неприятно хмыкнул.

— А ты предлагаешь пить дешевый мартини или вот это? — и он, поморщившись, показал на бутылку «Советского шампанского». — Маня, нельзя быть такой патриотичной. Это может губительно сказаться на твоем желудке! Эта «Вдова Клико», наследие пушкинской вкусовщины, — и он положил пару крупных купюр, забрав у юноши бутылку французского шампанского и бокалы. — Тоже, конечно, не бог весть что, — и тут Петя холодно посмотрел на ухмыляющегося буфетчика: — Вот молодой человек явно в этом понимает. — Улыбка с широкого лица парня за стойкой мгновенно испарилась. — Но на безрыбье, как говорится…

Маша кинула виноватый взгляд на парня, вздохнув, взяла тарелку с бутербродами и прошла за Петей к высокому столику.

Петя разлил шампанское, поднял бокал:

— Ну что, за встречу? За чудесный случай, снова сведший нас вместе, так сказать!

Маша отпила из бокала и со сладострастием откусила от бутерброда.

— Да ладно тебе, Петька, что ж в ней чудесного? В меру интеллигентные люди встретились в музее. Вот если бы мы с тобой столкнулись где-нибудь в рюмочной на вокзале, к примеру. Ты — в своем костюме за десять тысяч…

— А ты — в своей новой элегантной полицейской форме… — подхватил Петя.

— Кстати, — Маша положила в рот остаток бутерброда и чуть было по примеру Андрея не облизала пальцы — господи, как же она проголодалась! — У меня ее нет!

— Да ладно! — Петя откровенно веселился. — Не удостоили? А тебе бы пошел сизо-голубой.

— В цвет моего сизого носа, который сразу привлек бы твое внимание в рюмочной? — Они весело рассмеялись, как когда-то, дружно прогуливая пары в универе.

— Ох, Каравай! — Петя подлил ей еще шампанского. — Как же я по тебе соскучился!