Портрет моего мужа
Шрифт:
Ячейки были маловаты.
А если набок поставить? Заваливается…
— Можешь надавить?
Кирис нажал на камень — и тот не без труда нырнул в узкую ячейку. Блоку, конечно, потребуется реставрация. Хотя, подозреваю, по завершении нашего полета проще будет купить новый цеппелин, чем восстановить старый.
Ладони вновь взмокли.
Итак… камень есть.
Изолят худо-бедно его покрывает… крышка ровно не сядет, но если разогреть шелковичник и залить, то получится почти то же самое. Правда, слой будет тонковат… дважды залить? Или… будем надеяться, что соединение станет
Я смахнула пот со лба.
Проволока толстая.
Хорошо.
Отрезать куски. Скрутить жгут. И Кирис повторяет за мной, будто знает, что клеммы должны быть две. Разогреть паяльник. Металл шипит и не желает прилипать к алмазу, но я настойчива. А еще я чувствую, как уходит время.
Быстрее.
Один контакт.
Второй.
Вспороть кожух родного блока, перерубить провода, чтобы сплести их с медью. Разогреть шелковицу, пока не потечет алыми слезами. Они выглядят скользкими, словно шелк, и переливаются гладко. А теперь… рунные цепочки одна за другой. Их некогда рисовать, поэтому я выдавливаю на металле силой, стараясь не думать, что подобную технику я использовала лишь однажды. И у меня не получилось, но… мне некогда заниматься огранкой.
Да и инструмента здесь нет.
Они проступают на меди, алые клейма узора, который медленно остывает. Вот так… с одной стороны вход, с другой — выход… и… снова шелковица. От изначального камня остается едва ли треть, но и ее плавлю, покрывая самодельные связки толстым слоем изолята.
Вытираю руки.
И смотрю на Кириса. А он смотрит на меня. И мы молчим. Мы оба молчим, хотя время уходит, а второго шанса судьба не предоставит.
— Внизу, — он заговаривает первым, — есть выход. Через аварийную палубу. Теперь тебя ничего не держит. Возвращайся и…
— Нет, — я коснулась его щеки. Холодная. И грязная. Кровь подсохла и перестала походить на кровь. Я смахнула пару крупинок, поднялась на цыпочки и поцеловала его. Просто потому, что смогла. А отстранившись — было до странности неловко, — спросила: — Ты вентили закрыл? Тогда молись…
С молитвой у Кириса никогда толком не выходило. Нет, он знал, в деревенской школе, если чему и учили, то тому, как правильно обращаться к богам.
Впрочем, школу он бросил рано.
А потом… в храм заглядывал, верно, становился перед статуями и смотрел. Иногда клал на стол подношений монету ли, букет ли свежих цветов. Однажды дарил кровь, впрочем, пламя тогда приняло ее столь же равнодушно, как принимало украшения из золотой фольги. Поговаривали, что золото потом выбирали из пепла, чтобы сделать новые украшения.
— Уходи…
Невозможная женщина покачала головой и положила руки на кривоватый ком, из которого торчали скрученные наспех провода. Она смотрелась нелепо, даже жалко, и он сам, как Кирис подозревал, ничуть не лучше.
Он должен был сказать что-то… найти слова.
Уговорить.
Выкинуть с корабля в конце-то концов, а вместо этого он вернулся к вентилю. Тот закрылся не сразу. Он вдруг заел, будто корабль не желал ограничивать себя в такой малости, как блаугаз.
А потом корабль вздрогнул.
И загудел.
Дрожь пошла по стенам потоком живой силы. И ярко вспыхнули встроенные в потолок лампы. Белый их свет, отраженный полированными стенами, ослеплял, обездвиживал. Кажется, из глаз брызнули слезы, и Кирис поспешно стер их.
Стыдно.
Заурчал первый мотор, выбирая холостой ход, а за ним и второй. Полетела по патрубкам вода, наполняя встроенные в гондолу трубы. Вдруг там, в каюте, кому-то вздумается принять ванну?
— Работает, — с некоторым удивлением произнесла Эгле, пряча за спину дрожащие руки. И тут же, словно оправдываясь, добавила: — Правда, я не уверена, что он проработает долго… и вообще…
Корабль заскрежетал.
Дрогнула палуба под ногами, и Кирис не удержался-таки, рухнул на четвереньки, а вот она осталась стоять, предусмотрительно уцепившись за скобы. Скобы поднимались к потолку, в котором виднелся круглый лючок — выход на нулевую палубу. И показалось, что Эгле не упустит случая заглянуть и туда, проверить крепления, которыми гондола пристегнута к баллонам, сами баллоны, отделенные тонкой сетью стальных канатов. Быть может, что-то еще, понятное лишь артефакторам.
Но нет, она протянула руку.
— Ты… как?
— Жив пока.
И непонятно, то ли еще не истекли отведенные демоном полчаса, то ли ему подарили отсрочку.
— Нам стоит вернуться, — сказала Эгле, старательно отводя взгляд. — Дальше… нужно выбрать момент. Если пойдем слишком рано, то ветер не даст нам подняться. Газ должен принять силу, и тогда уже есть смысл открывать ворота.
— Ты можешь уйти.
— Могу, — она кивнула. — Договор выполнен.
— Тогда почему…
— Не знаю, — она стояла, широко расставив ноги. — Но якоря сбрасывать еще рано. Надо дождаться пика.
Пол вновь покачнулся.
— И… — Эгле прижалась к стене. — Я… не уверена, что все правильно рассчитала… то есть почти уверена, что где-то есть ошибки и… если будем падать, то… мне жаль.
Ее рука сжалась в кулак.
А потом разжалась. И Эгле произнесла:
— Когда… начнется подъем, парализуй Мара.
Правда, сказала она это не Кирису. И он не услышал. Иногда весьма полезно не слышать.
Не видеть.
Не… думать о том, что произойдет через пару минут. В конце концов он тоже живой человек. А что поцелуй получился с привкусом крови, так… в соответствии с моментом.
ГЛАВА 51
Наверное, я могла уйти.
Наверное, это было даже разумно — тихо выскользнуть через аварийный выход и затеряться где-то в ангарах, благо они огромны, если не сказать необъятны. И мне ли не знать, сколько в них укромных мест.
А еще можно вернуться в дом.
Дом тоже большой и пустой, не считая полумертвой эйты Ирмы, которая физически не в состоянии причинить мне вред. Я могу добраться до своей комнаты, закрыться и тихо ждать рассвета. Или заката. Или когда там буря успокоится. Потом отбить телеграмму с просьбой о помощи… пожалуй, это было бы разумно, вот только что станет с ними?