Портрет моего мужа
Шрифт:
А вот мост воссоздать стоило бы, хотя бы затем, чтобы понять, откуда началось разрушение.
То есть я помню, и Этна записала, но… одно дело память моя, и другое — металла. Вдруг да повезет найти… что-нибудь? Пока сама не знаю, что именно.
Этна свистнула, правда, услышала ее лишь я.
Ага… ей бы остаться в тихом уголке, а уже ночью, когда люди спят… Этне сон не нужен, а запаса в кристаллах хватит на несколько дней, даже если не пополнять. Тем более что поле здесь насыщенное, в нем кристаллы будут
— Мало, — Мар пнул железяку, которая отозвалась глухим гулом, а следом загудела и гора, наваленная посреди ангара. И почти уже бывший муж благоразумно отступил к двери. Нет, спроси, я бы могла ответить, что гул этот происходит в результате небольшой цепной реакции, которая началась, когда он собственным полем потревожил остатки энергетического контура, и стало быть, части моста все еще реагируют на Мара.
— Я заявляю…
— Заткнитесь, — сказала я, присаживаясь. Я положила обе руки на перекрученную трубу, из которой торчали остатки стальных канатов. — Мар, а пни эту штуку еще разок… вот так…
Труба мелко дрожала.
— И еще…
Дрожь стала ощутимей, а в куче что-то да заскрежетало, и сама куча зашевелилась. В какой-то момент мне даже почудилось, что она вот-вот осядет, поползет, накрывая и мастера, и учеников, и меня с Марой грудой железного хлама.
Острого железного хлама.
И Мар, кажется, тоже что-то такое ощутил…
— Что…
— Она по-прежнему на тебя реагирует. Какое цепкое проклятие…
— Мы имеем дело со структурной аномалией, — сквозь зубы процедил мастер. — И будьте так любезны…
— А мне казалось, что вы еще данные не собрали. Первичный осмотр проводите…
— На предмет поиска структурной аномалии.
— То есть диагноз уже поставлен?
Я взяла кусок оплавленного листа и поднесла его к Мару. Лист задрожал. А муж попятился… вот же, когда-то он казался мне храбрым человеком.
— Я с ней позанимаюсь, если хочешь, — я отложила лист. — Аномалии не обладают памятью. А вот проклятие… получив внешнюю энергетическую подпитку…
Мой голос был прерван, когда кривая арматурина сорвалась-таки с горы железа, чтобы рухнуть на пол.
— Не исчезают, но напротив, множатся и цепляются за любой более-менее подходящий носитель.
И весьма странно, что мастер немалых регалий — а другому не дали бы разрешение обзавестись учениками — этого не знает. Или… знает?
Если бы Мара не стало…
Несчастный случай.
Структурная аномалия, о чем имеется соответствующее заключение… чужаков к острову не допустят, а вот свои… свои, они всякими бывают.
— Хочу, — Мар попятился к двери. — И… если займешься не только Рутой. Буду благодарен.
Он помолчал и добавил:
— Действительно буду благодарен…
Хотелось бы верить. Впрочем… я присела и постучала пальцем по полу,
— Надеюсь, эйт Ильдис, вы понимаете, почему не стоит так уж доверять доводам дилетантов… иногда остаточные следы и вправду могут казаться более структурированными, нежели они есть на самом деле. Но увидите, что постепенно, по мере развеивания силы, так называемое проклятие сойдет на нет…
— Если только так называемое.
— А потому просто прошу вас дать мне сделать свою работу…
Возражать я не стала, тем более что Этна нашла себе тихий угол. Потом вернусь. Ночью… темной-темной ночью.
Я не удержалась и хихикнула.
Кто бы мог подумать… жизнь за пределами Ольса и вправду куда как интересна.
За ней было интересно наблюдать.
Издали.
Маленькая пичуга изменилась. Нет, она не постарела, напротив, время будто обошло ее стороной. А веснушек вот прибавилось.
Или Кирису только кажется так?
Он бы не отказался пересчитать. А еще подойти поближе, но нельзя… вот и остается, что издали смотреть.
Сильнее стала.
Страх ушел. Появилась уверенность, которую чувствовали и другие…
— Следишь, — Сауле прислонилась к косяку и фляжкой потрясла. — Она миленькая… и умненькая. Но все равно дура, если думает, что переиграет этого ублюдка.
— Голова не болит?
— Болит, — она сделала глоток и вздохнула. — Что он затеял?
— Понятия не имею.
— Дерьмо, — она прижалась лбом к стеклу.
Витраж.
Зеленый луг, яркие цветы и все равно в коридоре сумрачно, да и стекла выглядят постаревшими, побуревшими.
— Недолго осталось, — Кирис подал руку. — А тебе лучше не попадать на глаза… я бы тебя отослал, но сама понимаешь.
— Понимаю, — она срыгнула и запоздало прикрыла рот рукой. — Я, мать его, только и делаю, что понимаю. Если бы ты знал, до чего все опротивело… вчера я подумывала, что, пожалуй, могла бы его убить. И убила бы… то есть появись такая возможность, убила бы… но ее не появится. На нем амулетов больше, чем блох на собаке… он бы даже упав, уцелел бы…
Сауле икнула.
И снова.
Потрясла головой, пробормотав.
— Что он затеял… что-то плохое… очень-очень плохое… я чувствую… я его чувствую, как никого другого…
Кирис взял ее под руку.
Кажется, с зельем она слегка переборщила. А может, и к лучшему, до вечера отлежится, там, глядишь, скажется больной и еще пару дней продержится.
Знать бы, сколько осталось.
И при чем здесь рыжая пичуга, которая бодро шагает, не замечая ни чужих взглядов, ни пристального, слишком уж пристального интереса Мара.