Портрет моего мужа

Демина Карина

Круглый изумруд в волосах.

Павлинье перо.

Туфельки на остром каблучке. Крохотная сумочка, в которую вряд ли вместится что-то помимо помады. Но нет, здесь я ошиблась, и из сумочки Лайма вытащила колечко.

Круглое.

С камушком. Вида не то чтобы непрезентабельного, скорее уж нарочно сделанного незаметным.

— Возьми, — она протянула колечко. — Моя дорогая свекровь… на редкость небрезглива. А еще многое знает о травах. И веществах, которые в них содержатся. Ты знала, что она когда-то была целителем?

Благородная эйта Ирма и целительство?

Одно

с другим сочеталось примерно как старая лодка с бархатными накидками для сидений.

— Образование она получила отменное. Альсвейгский университет имени Корнуда Светлого… лучшая ученица… три года магистратуры. Несколько монографий. Правда, потом она вышла замуж и оставила практику, но не настолько, чтобы… действительно оставить. У нее чудесные теплицы, как-нибудь загляни.

Всенепременно.

Колечко оказалось интересным. Вот первое заклятие явно из целительского арсенала, но переплетенное, перевитое с другими… поиск поняла. А третье что? Стазис? Но не в стабильном состоянии. Вся конструкция странным образом равновесна и в то же время…

Подвижна?

Вот эти два блока отвечают… не понимаю, за что отвечают, но очень даже интересное решение проблемы.

— А при них и небольшая лаборатория имеется. В нее заглядывать не следует. Эйта Ирма весьма нервно относится к своей собственности… ко всей своей собственности. Кольцо поможет обнаружить посторонние примеси в еде или питье, или… оно способно стабилизировать тебя, если вдруг случится принять что то… не то.

— Яд?

Лайма качнулась, и серебряные бусины на нитях зашевелились, зашелестели рукотворной чешуей. Все же было в ней что-то донельзя змеиное.

— Дорогая, — пальцы стиснули сумочку. — Поверь, никто не станет рисковать, используя яд. Воздействовать на человека можно по-разному. Тебе повезло когда-то уехать до того, как эйта осознала твою ценность для семьи. В противном случае вам хватило бы нескольких бесед наедине и… когда-то и я хотела уйти.

— Почему не ушла?

Колечко я крутила, но примерять не торопилась. Все же технику безопасности помню: малоизученные артефакты, ко всему полученные от подозрительных личностей использовать себе дороже.

— Сложный вопрос… не возражаешь, если я присяду?

— Не возражаю.

— Вообще-то тебе, как хозяйке места, следует проявить вежливость. Предложить сесть, послать кого за чаем и прочей дребеденью…

— Послать? — поинтересовалась я, решив, что колечко посмотрю вечером, да и предупреждению стоило бы внять.

— Не стоит, скоро ужин и… переодеваться не собираешься?

— А чем этот наряд плох?

Платье было новым, правда, от вчерашнего оно отличалось разве что рунным узором на подоле, сомневаюсь, что кто-то здесь и вправду заметит разницу.

— Ничем. Если собираешься и дальше быть мишенью для иголок Сауле.

— Она уже протрезвела?

— В достаточной мере, чтобы вновь начать напиваться…

— Почему ты мне помогаешь?

— Я тебя ненавижу, — вполне искренне сказала Лайма, вытащив из сумочки тонкий портсигар. Черный мундштук, хрупкая с виду сигарелла. Дым

с привкусом шоколада и белые пальчики, скользившие по мундштуку. Что-то было в этом движении, если я почувствовала, как краснею. — Я понимаю, что и ты, и я… что по сути мы оказались заложниками в чужой игре, в чужих амбициях. Но понимания мало.

Понимание — это разум, а эмоции… мне отчаянно нужно было кого-то ненавидеть.

С Маром мы знакомы давно. Мы все друг с другом знакомы. Там… — она указала сигаретой на потолок — на самом деле очень тесно. И все всё знают, да… еще в детстве мама сказала, что мы поженимся.

Она выпустила тонкую струйку дыма.

— Я никогда не отличалась особыми талантами. Сила? Да, была, но… толку-то?

И желания… отец предлагал оплатить учебу, но мама сказала, что мне это не нужно. И я поверила ей. Я решила, что меня вполне устроит красивая жизнь чьей-то жены… в конце концов, разве женщина не должна блистать?

— Понятия не имею.

— Повезло, — как-то обреченно произнесла Лайма. — Если бы ты знала, до чего тяжкий труд — блистать…

— Бросила бы…

— Кто ж мне позволит? Нет, сначала все было чудесно. Мы с Маром встречались. Мы были симпатичны друг другу, а это больше, чем имеют многие. Он относился ко мне с уважением, хотя и снисходительно, но… я привыкла к этой мужской снисходительности, даже научилась с ней управляться. Я вполне себе построила планы, в которые имела неосторожность посвятить близких подруг. Тогда я еще думала, что у меня могут быть подруги…

Пауза.

Вздох.

И дым, который становится горьким, терпким. Я никогда не пыталась курить, хотя на Ольсе многие женщины умели обращаться с трубкой, и никого особо это не смущало. Хозяйка моей лавки жевала табак, и зубы ее давно приобрели желтый цвет, а к волосам и коже приклеился запах, нет, не сказать, чтобы отвратительный, но…

Курить я не пробовала.

Да и если бы пробовала, вряд ли бы у меня вышло столь же изящно.

— Они в последний момент не сумели договориться, мой отец и Мар. И помолвка, которая должна была состояться, не состоялась. Пошли слухи… всякие слухи. И большей частью обо мне… о том, что я была постыдно неосторожна, что… — кулачок Лаймы сжался. — Мои подруги… меня утешали. А слухов становилось все больше. Мне даже пришлось уехать ненадолго… в путешествие по Империи, да… а вернувшись, я узнала, что Мар женился. Представляешь?

— Ужас какой.

— Именно. Ужас. Он разорвал помолвку со мной, чтобы жениться на какой-то безродной девке.

Еще немного и точно сочувствием проникнусь, как иначе…

— Если раньше обо мне шептались, то теперь я стала посмешищем. Мне в лицо говорили… всякое говорили… это высокое искусство сделать вид, будто желаешь помочь, а вместо этого обмакнуть в дерьмо. И я вдруг поняла, что это все, что если после разрыва помолвки я еще могла рассчитывать на хорошую партию, все же папенькины верфи изрядный приз, то теперь… то есть верфи, конечно, ценности не утратили, в отличие от меня, не сумевшей удержать того, кого в свете полагали моим женихом…