Портрет неизвестной в белом
Шрифт:
Глава 22
В Москве. Старший и младший Бессоновы и Гоголь
Бессонов-старший стоял в коридоре и прислушивался. Сквозь дверь слышался смех его сына. Вот умолк – и снова смеется. И сама собой всплыла вдруг в памяти картинка
А вот уже громко хохочет! Но с кем – вот что интересно. Бессонов был уверен, что Иван в комнате один. Только сегодня ведь прилетел!
Он не выдержал и вошел.
Ваня сидел на тахте, ноги кренделем, по-турецки. На коленях – раскрытая книга.
– Что читаешь-то?
– «Мертвые души»!
– А смеешься чего?
– Так смешно же до чертиков! Тащусь прямо!
Отец неопределенно пожал плечами и собрался уходить.
– Пап, ну ты послушай!
– Да читал я твоего Гоголя… В школе еще читал.
– Ну и что, что читал! Все читали!
Бессонов-старший промолчал. Насчет «все» можно бы поспорить, по крайней мере, насчет их класса, 9-го «Б». Да, пожалуй, и насчет его нынешнего офиса. Да и сам он, если быть честным, читал когда-то «Мертвые души», так сказать, не подряд. Как раз это он помнил очень хорошо.
Ну, правда, их потом всем классом в театр водили. Так что Ноздрева, например, Бессонов действительно помнил: «А я, брат, с ярмарки. Поздравь – продулся в пух!»
Ваня начал громко, «с выражением». Читал он, надо прямо сказать, прекрасно, не хуже артистов. Отец покорно стоял, слушал.
– «…Стали сильно опасаться, чтобы не произошло даже бунта между таким беспокойным народом, каковы крестьяне Чичикова…»
– Какой «беспокойный»? Ведь Чичиков же мертвые души скупал? – вспомнил Бессонов-старший школьные уроки и мхатовский спектакль.
– Па, так в этом и смех! Другие-то помещики, у которых он не покупал, не знают, что мертвые! Они к нему с почтением – много очень купил крестьян, богатый, мол, основательный… И теперь вывозить их будет куда-то в свои поместья… Ты дальше послушай! «…Многие предложили свои мнения насчет того, как искоренить буйный дух, обуревавший крестьян Чичикова…»
– Коля, ты хоть понимаешь? Они уже как про факт говорят про буйный дух его крестьян!.. Сами уже себе поверили!
Алла, оказывается, вошла совершенно неслышно и подавала голос из-за спины мужа, улыбаясь всем своим красивым ртом.
– Бессмертный Гоголь! Давай, давай, Вань, читай дальше!
– «Мнения были всякого рода, – со вкусом продолжал Ваня (появление единомышленницы прибавило ему духу), – были такие, которые уже чересчур отзывались военною жестокостью и строгостию, едва ли не излишнею…»
Ваня старательно произносил эти старинные гоголевские окончания – «строгостию»: он находил в этом особое удовольствие.
– «…Были, однако ж, и такие, которые дышали кротостию. Почтмейстер заметил, что Чичикову предстоит священная обязанность, что он может сделаться
Отец выразил на лице нетерпение, и Ваня заторопился.
– Вот тут еще. «…Предлагали даже конвой для безопасного препровожденья крестьян до места жительства. За советы Чичиков благодарил… а от конвоя решительно отказался, говоря, что он совершенно не нужен, что купленные им крестьяне отменно смирного характера…»
Тут уже и Бессонов-старший хохотнул.
– «…чувствуют сами добровольное расположение к переселению…»
– Понимаешь, Коль? – не удержавшись, перебила чтение Алла. Ей хотелось расшевелить мужа. – К переселению – разве что на тот свет. А они там уже давно!
Ваня поднял голову от книги и взглянул на отца.
– Ну что? Скажешь – не смешно, да?
Бессонов-старший пожал плечами.
– Смешно, конечно. Но не так, чтоб уж одному в комнате смеяться. Я подумал даже – кто это к тебе проник, что я не слышал?
Алла схватила у Вани синенький томик – из давнего шеститомника ее родителей, перекочевавшего с ней вместе на квартиру мужа.
– Сейчас, Ваня, я ему кое-что прочту – это его зацепит!
И пролистнув одну страницу назад, стала читать не хуже Вани, пояснив мужу коротко:
– Это про слугу Чичикова Петрушку и про кучера Селифана. «…Они встретились взглядами и чутьем поняли друг друга: барин-де завалился спать, можно и заглянуть кое-куда… Оба пошли вместе, не говоря друг другу ничего о цели путешествия и балагуря дорогою совершенно о постороннем».
Подняв глаза от страниц книги, Алла строго взглянула на мужа. Бессонов засмеялся и уселся на стул.
– Наши люди! – сказал он. – «Не говоря друг другу ничего…» А чего говорить? Все без слов понятно. Читай, читай дальше!
– Ага! – сказала Алла, торжествуя. – «…Прогулку сделали они недалекую: именно, перешли только на другую сторону улицы, к дому, бывшему насупротив гостиницы, и вошли в низенькую стеклянную закоптившуюся дверь, приводившую почти в подвал, где уже сидело за деревянными столами много всяких…»
– У нас за углом такой подвал, – сказал Бессонов-старший. – И столы деревянные.
– Ну, ты-то в курсе, это понятно… «Что делали там Петрушка и Селифан, бог их ведает, – все больше входя во вкус, медленно и веско продолжала Алла, – но вышли они оттуда через час, взявшись за руки, сохраняя совершенное молчание, оказывая друг другу большое внимание и предостерегая взаимно от всяких углов».
– Действительно! – засмеялся Бессонов. – Просто с натуры.
– «Рука в руку, не выпуская друг друга, они целые четверть часа взбирались на лестницу, наконец одолели ее и взошли».
– «Четверть часа…» – медленно повторил Ванин отец. Он уже не смеялся. – Да… Ведь это же крепостные еще, до Реформы… Что же мы, русские, так за полтораста лет и не поумнели?.. И дел других, кроме пьянки, у нас нет?..
И, потемнев лицом, не дожидаясь ответа, вышел из комнаты.
А в комнате Вани раздался звонок. Звонили на его мобильный.