Портрет Невидимого

Плешински Ханс

— Я тебя понимаю.

Однажды вечером, в начале восьмидесятых, мы сидели в ресторане «Габсбургская империя», за блинным супом [139] и жареной курицей, и спорили о ГДР. Лиза защищала преимущества государства реального социализма (может быть, потому, что ни разу еще там не побывала):

— На Востоке хотя бы есть программа построения общества равноправных людей. У нас же все шире разверзается пропасть между богатством и бедностью. Число безработных приближается к миллиону.

139

Блинный суп — мясной бульон с плавающими в нем блинами, нарезанными тонкими ломтиками.

Фолькер и я приводили доводы в пользу жизни на Западе, более свободной и многогранной, но и связанной с большим

риском.

Спор о двух немецких государствах постепенно сошел на нет. Но я чувствовал раздражение. Неужели Лиза стала социалисткой? Вдруг она поднялась:

— Фолькер, можно вас на минутку? А ты, Ханс, пожалуйста, посиди здесь.

Фолькер прошел за ней к барной стойке. Они сели на табуреты. Я видел: эти двое увлеченно беседуют, курят. Лиза вдруг сжала руку Фолькера, он другой рукой быстро дотронулся до ее плеча. Я не имел представления, о чем они говорят. Слышал только, как оба рассмеялись. Потом Фолькер заказал два шнапса, и они чокнулись.

Мои друзья вернулись к столику у окна веселыми, но их веселость показалась мне несколько наигранной.

— Что происходит? — спросил я.

— Мы с ним всё обговорили. — Лиза уселась и отодвинула в сторону тарелку с остатками еды. — Мы приняли решение. Конечно, я и ты по-прежнему будем друзьями. Но я препоручаю тебя Фолькеру. Оставайся с ним, тебе с ним будет лучше.

— Как, прости, ты сказала?

— Лиза препоручает тебя мне. — Фолькер сиял, но и заметно нервничал.

Тут я утратил дар речи, но, к счастью, ненадолго.

— Ладно. Только без взаимных обид. И потом, я бы сейчас тоже не отказался от фруктового шнапса.

— Посмотрим, сумеешь ли ты его удержать, — сказала Лиза Фолькеру. Тот пожал плечами. — Давай ему время от времени побурлить.

Ее слова задели меня, причем вдвойне. Я знал, что удерживать меня бесполезно. Я хотел быть открытым для новых впечатлений и не представлял себе жизни в неизменном покое. Может, поэтому я и предпочитал разновидность любовной связи, основанную на чисто формальных обязательствах — инстинктивно считая их, в долгосрочной перспективе, куда более надежным фундаментом для совместной жизни, чем полная согласованность чувств или, наоборот, бесконечные выяснения отношений. В сумятице жизни я всегда полагался на архаическое понятие этикета (приложимое и к душевным порывам). Я думал, что намеренно наносить друг другу сердечные раны — в любом случае бессмысленно.

Это всё теории… Лиза вскоре покинула Мюнхен, связав свою жизнь с театральным художником, который был еще моложе меня.

В Мюнхене же мало что изменилось. Мы с Фолькером редко ложились спать раньше трех, четырех часов утра.

Моя студенческая берлога все больше превращалась в место только для работы. Но и в квартире Фолькера ничем не нарушаемый ночной покой был редким исключением. Йенс сблизился с кружком, образовавшимся вокруг Райнера Вернера Фассбиндера. В любое время суток к нам могли нагрянуть актеры, монтажеры, осветители или просто поклонники режиссера.

— Есть здесь vino? [140]

Я с трудом вынырнул из сна. Светало; роскошная женщина с пышными волосами стояла, прислонившись к дверному косяку, и вглядывалась в полутьму спальни.

— Нет. Вино… в кладовке… за кухней.

— Sorry. — И Ханна Шигула [141] снова исчезла, на прощанье неподражаемо качнув бедрами.

Светловолосый актер Дитер Шидор [142] и его атлетического сложения друг — оба в смокингах — как-то появились через ту же дверь, с несвоевременным «Будь здоров, Фолькер!». Позже оба они оказались в числе первых жертв СПИДа. Дитер Шидор спустя несколько недель после смерти своего спутника жизни совершил неудачную попытку самоубийства, а вскоре сам умер от той же болезни.

140

Вино (ит.).

141

Ханна Шигула (р. 1943) — немецкая киноактриса, снималась в фильмах Р.В. Фассбиндера, Анджея Вайды, Вима Вендерса, Ж.-Л. Годара, М. Феррери и др.

142

Дитер Шидор (1948–1987) — немецкий актер театра и кино, снимался у Р.В. Фассбиндера, Сэма Пекинпа и др.; в 1977–1986 гг. жил с новозеландским актером и продюсером Полом Михаэлем.

Но в 1983-м мир еще полнился надеждами.

Политика, как казалось, стала управленческой и распределительной работой, которой занимаются

компетентные чиновники, и теперь вполне соответствовала тезису Вильгельма фон Гумбольдта: [143] «Чем меньше люди замечают государство, тем оно лучше». В ситуации всеобщего благоденствия предвыборные лозунги партий уже никого не воспламеняли. Люди постепенно расслабились, в чем нет ничего плохого, но тем больше тревожила — на этом фоне — продолжающаяся гонка вооружений: оснащение армий ракетами средней дальности SS-20 и «Першинг». Ни один человек, будь то на Востоке или на Западе, не желал ядерной войны, которая привела бы к уничтожению всего живого. Тогда же обнаружились и другие разрушительные факторы, грозящие из более отдаленного будущего: земной шар, представляющийся нам все более хрупким, может погибнуть в результате истребления животных или загрязнения атмосферы. Формировались первые объединения для защиты окружающей среды. Фолькер и я поехали на «зеленом автобусе» в Вакерсдорф, где крупные промышленники при поддержке местной администрации вырубили сколько-то квадратных километров леса, чтобы построить завод по переработке плутония. Полицейские — похоже, впервые — разделяли чувства сотен тысяч возмущенных людей, не желавших подвергнуться облучению. Константин Веккер и музыканты рок-группы «БАП» [144] на импровизированной сцене под брезентовым навесом исполняли песни протеста. Мы с Фолькером провели ночь под открытым небом — между лотками, торгующими люля-кебабами и самодельными свечами.

143

Вильгельм фон Гумбольдт (1767–1835) — немецкий филолог, философ, государственный деятель, дипломат.

144

Константин Веккер (р. 1947) — немецкий музыкант, композитор и автор песен; уроженец Мюнхена. «БАП» — рок-группа, образовавшаяся в Кёльне в 1976 г.

— Мне тут не нравится, — признался Фолькер.

— Да, но без таких акций не обойтись. — И я перевернулся на другой бок в неудобном спальном мешке.

Чтобы мы чаще бывали вместе, Фолькер нашел для меня подработку у себя в галерее. Я занимался уборкой, дважды в неделю. Это не требовало больших усилий. Кисточкой из перьев я обмахивал бороды и бюрократические физиономии римских императоров. Глаза императриц светились рафинированной политической расчетливостью. Готовясь позировать для вечности, Агриппина и Юлия Домна, мать Каракаллы, вплели себе в волосы драгоценности, будто желая сказать тому, кто будет на них смотреть, пусть даже через две тысячи лет: «Только с такой прической и можно править! Уничтожьте варваров! А потом посадите виноград…»

Рауль Потоси, когда-то уже смирившийся с существованием Иенса (как неотъемлемой части приватной сферы Фолькера), теперь скептически наблюдал за мной, снующим с метлой в руках по помещениям галереи. Фолькер и Потоси были больше чем деловые партнеры: они были друг для друга живым резонансом, опорой.

Потоси, думаю, воспринял мое появление как опасную помеху, нарушающую близость между ними двумя и вообще их душевное равновесие; как угрозу для «интеллектуальной невинности» Фолькера и процветания их совместного предприятия. Как и других, меня смущал и завораживал взгляд всемогущего старшего галериста, который даже сигарету зажигал не иначе как спичкой марки «Лорд»: «Лондон… Кинниус, [145] срочно пошлите телеграмму в Лондон… По поводу той красной картины… «Хазенкамп» [146] перепутал гуаши».

145

Кинниус — фамилия Фолькера.

146

«Хазенкамп» — всемирно известная немецкая фирма, занимающаяся транспортировкой произведений искусства.

Я принимал участие в их обедах, состоявших из жареных колбасок и ягодного крема. Вместе с Фолькером тащил через весь центр города двухметровые акриловые полотна. Перед открытием очередной выставки забивал в стену гвозди. Издаваемый Потоси журнальчик распространял тоже я — в разных музеях и выставочных залах. Так постепенно происходило мое врастание в жизнь галереи.

В течение трех или четырех лет мы с Фолькером почти каждый вечер ужинали после работы в кафе «Адрия» на Леопольдштрассе (куда приезжали на метро). Там — чаще всего за круглым столом у окна — собирались не только сотрудничающие с нами художники.