Портрет обнаженной
Шрифт:
– У вас не возникало проблем с БХСС? Вы продавали картины как частные лица, а это, по-моему, незаконно.
– Осмоловский решал все вопросы. Я деньги от него получал, сам с заказчиками о цене не договаривался.
У меня снова зазвонил телефон.
– К задержанному родители пришли, – сообщил дежурный.
– Пусть поднимаются и ждут в коридоре, – распорядился я.
– Родители приехали? – догадался Волков. – Мама опять плакать будет. Проклятая Луиза, все беды из-за нее!
– Паша, тебе не жалко Каретину? То ты боготворишь ее, то проклинаешь.
– Луиза умерла для меня как муза еще там, в мастерской, в объятиях Осмоловского. Как девушка, с которой можно встречаться, она меня никогда не интересовала.
– Паша, скажи честно: если бы Луиза предложила тебе заняться любовью, ты бы отказался?
– Наверное, да. Наша близость означала бы конец моего вдохновения. Даже если бы она уезжала навсегда, то и тогда бы я предпочел оставить все, как есть, и помнить ее чистой и непорочной. Скажите, вы верите, что я не убивал Каретину? Мне не было никакого смысла ее убивать. Для меня она уже была мертва.
– Зачем ты вчера пошел к ней?
– Я не помню, как у ее дома оказался. Мужики угостили меня «Шипром», я выпил и пришел в себя только в вытрезвителе.
Мы помолчали. Я посмотрел на его понурую фигуру, и мне, честно говоря, стало жалко паренька.
– Мой тебе совет, – сказал я, – на суде очевидного не отрицай, а на следствии лишнего на себя не бери. И еще! Как заедешь в камеру, своего таланта не скрывай. Умение рисовать в неволе ценится очень высоко. Начнешь по заказу сокамерников эскизы татуировок делать – авторитеты тебя на заметку возьмут, понаблюдают за тобой, и если ты им понравишься, то приблизят к себе, примут тебя в свой круг. Будешь татуировками на жизнь зарабатывать. Авторитетам – бесплатно, всем остальным – за чай, а чай в неволе – самая твердая валюта. Словом, проявишь себя как художник – не пропадешь.
Я пригласил в кабинет родителей Волкова и дал им возможность попрощаться с сыном.
В понедельник Васильев объявил, что в связи с большим общественным резонансом дело об убийстве Луизы Каретиной будет сопровождать ОУР городского УВД.
– Андрей, ты и Далайханов откомандировываетесь в городское управление до конца расследования.
– Слава богу, что в городское! – сказал я. – В городском нормальные мужики, а в областном – одни пузаны. Ходят – пальцы веером, разговаривают через губу, а как на место происшествия надо выезжать, так сразу у них срочные дела появляются.
– В областное УВД перед пенсией переходят, чтобы оклад побольше был, – напомнил кто-то из оперов.
– Одновременно с переводом у них самомнение о собственных возможностях растет. Был сотрудник так себе, ни рыба ни мясо, а как в областное управление перешел, так он уже ас сыскного дела, мастер оперативных комбинаций.
– Хватит демагогией заниматься! – одернул меня Васильев.
– Согласен, перейдем к делу. Вместо меня и Далайханова кто работать будет?
– Вы, кто же еще! – удивился начальник ОУР. – Не мне же за тебя по району бегать.
– Так всегда! –
Решение Васильева откомандировать одновременно меня и Далайханова ставило под угрозу процент раскрытия преступлений на вверенной мне территории, зато мне в городском управлении было на кого положиться. С Айдаром мне нравилось работать. Он всегда доводил порученное задание до конца и не боялся самостоятельно принимать решения в сложной обстановке.
Для раскрытия убийства Каретиной в прокуратуре города создали следственно-оперативную группу. Возглавила ее следователь Капустина. От уголовного розыска старшим был назначен Мельниченко, начальник отделения по раскрытию преступлений против личности.
– Сергей Степанович, – обратился я к Мельниченко на первом оперативном совещании, – давайте распределим участки работы. Вы будете представительствовать и поддерживать контакт с прокуратурой, оперуполномоченный городского УВД Бойко займется матерью Луизы и ее родственниками, а я на себя возьму всю шпану.
– Согласен! – обрадовался Мельниченко.
Представительствовать, то есть с серьезным видом составлять планы раскрытия преступления, всегда приятнее, чем бегать по городу и допрашивать свидетелей.
– Я – против! – заявил Бойко. – У потерпевшей мамаша вся на понтах, почему это я с ней должен работать?
– Ты солиднее выглядишь, – нашел отговорку Мельниченко. – Вопрос решен! Лаптев занимается молодежью, а ты, Виктор, родителями потерпевшей.
– Если мне достался самый трудный участок работы, то в морг пускай Лаптев едет! – потребовал Бойко.
Я не стал спорить, и мы с Айдаром отправились в бюро судебно-медицинских экспертиз. Труп Луизы Каретиной вскрывал эксперт по фамилии Ласковый, высокий худой мужчина лет пятидесяти.
– Вы ко мне? – спросил эксперт. – У вас же на этой неделе трупов не было.
– Каретина, – одним словом объяснил я наше появление.
– А, вот в чем дело! Начальство решило, что если у вас своих убийств нет, то надо соседям помогать? С чего начнем: с трупа, с результатов вскрытия или с орудия убийства?
– Когда ее хоронить будут? Сегодня? – спросил я.
– Родственники вчера приезжали, но был выходной, и им тело не выдали. Ее родители, – Ласковый посмотрел на часы, – будут здесь через час. Они заберут тело и отправятся в городской морг. Там есть траурный зал для прощания с усопшими.
– Прогрессивно, однако! – сказал я. – Из траурного зала сразу же на кладбище…
– Пошли на покойницу посмотрим, – не дал мне договорить Далайханов.
– На кой черт она нам сдалась? – отмахнулся я, но тут же передумал. – Впрочем, пошли.
Тело Луизы лежало на подставке посреди подсобного помещения в полированном гробу с ручками. Где ее родители достали такой гроб, я даже не представляю. В магазине ритуальных принадлежностей я видел только обитые материей гробы, а тут – блеск полировки, бронзовые ручки – произведение искусства, а не гроб.