Портрет-призрак
Шрифт:
– Вы и в самом деле ничего не знаете о человеке, которому отдали картину?
Марго покачала головой:
– Нет. Абсолютно ничего.
Капитан пристально посмотрел на Марго и усмехнулся:
– Интересная вы женщина. Ладно, будьте осторожны.
Он вышел из квартиры. Марго вновь осталась одна.
Сидя в кресле с чашкой кофе в руке, она представила, как человеку под ногти загоняют иголки, и поежилась. То еще удовольствие.
В обычной ситуации черный юмор мог бы оказаться настоящим спасением, потому что смехом можно развеять любую
Какой-то мерзавец забрался в ее квартиру, перепутав ее с квартирой… усопшего. Но ведь в жизни и не такое бывает. По роду своей профессии Марго приходилось бывать в переделках и похуже этой. И мертвецов она видела. И даже делала репортаж из городского морга. И ничего, не унывала. За три года работы журналистом Марго успела стать настоящим циником – бесстрашным, насмешливым, привыкшим «скользить по верхам», не вдаваясь в суть проблемы. Так делали все ее собратья по перу.
Чем легче идешь, тем дальше заведет тебя дорога. А будешь унывать и обмусоливать каждый факт – станешь невротиком, а то и вовсе лишишься рассудка. Так уж устроен мир.
Руководствуясь неписаным корпоративным правилом, Марго привыкла жить одним днем и идти по жизни с ветром в голове и улыбкой на губах. Но почему сейчас на душе у нее так погано? Что с ней происходит?
И тут Марго поняла, что не может себя больше обманывать. Надо смотреть правде в глаза. Ее подавленное настроение является следствием страха. А источник страха – вот он: убитого звали М. Ленский. Измени в окончании фамилии две буквы, и получится… Нет, лучше об этом не думать.
А о чем тогда? О пяти миллионах долларов – вот о чем!
Глава 3
Предложение Линькова
Париж, июнь 1910 года
Бывший поручик Андрей Иванович Линьков был человеком смелым и гордым, однако, подобно древним монгольским воинам, военную доблесть ставил много выше простой человеческой искренности.
Военное искусство научило Линькова тому, что города и крепости берутся не только смелостью, но и хитростью, а также тому, что на войне, как и в любом грязном деле, побеждает не самый честный, а самый беспринципный.
Будучи хорошим воякой, Линьков выждал двадцать секунд, а затем вышел из кафе вслед за Анной.
Ее стройная, высокая фигура маячила впереди. Бывший поручик был уверен, что она не станет оглядываться (гордые люди редко оглядывались, а она, несомненно, была гордячкой), а потому он шел за ней, почти не таясь.
Так они прошли четыре квартала. Тут Анна замедлила ход и стала внимательно смотреть на номера домов и дощечки с названиями улиц, сверяя их с какой-то бумажкой, которую сжимала в руке.
Наконец она остановилась. Линьков спрятался за
«Ну, давай, – думал с усмешкой Линьков. – Покажи, что ты на это способна».
Наконец Анна вышла из задумчивости. Она сдвинулась с места и сделала неуверенный шаг. Затем еще один – чуть менее неуверенный. Затем она решилась окончательно, а решившись, больше не медлила и зашагала к дому с такой стремительностью, что даже Линьков, наблюдавший за ней из-за дерева, покачал головой.
Когда она скрылась из вида, бывший поручик подошел к дому, остановил бредущего мимо клошара и спросил:
– Любезный, вы не знаете, кто живет в этом доме?
Клошар задрал голову и посмотрел на дом.
– Это мастерская художника, – ответил он.
– Вы знаете имя этого художника? – осведомился Линьков и достал из кармана бумажник.
Клошар глянул на бумажник, облизнул губы и торопливо проговорил:
– Мсье, я не знаю его точного имени, но знаю, что друзья называют его Моди.
– Вот как. – Линьков усмехнулся. – И что, этот Моди пьяница?
Клошар покачал плешивой головой:
– Нет, мсье.
– Наркоман?
– Не думаю.
– Гм… – Линьков задумчиво потер пальцами подбородок. – Странно, – пробормотал он. – Впрочем, это легко исправить. Спасибо, любезный, вот тебе награда.
Он сунул в протянутую руку клошара монету, повернулся и зашагал прочь. В голове Линькова созрел четкий план действий. Кто-то мог назвать этот план подлым и низким, но бывший поручик не забивал себе голову подобными пустяками. На войне и в любви все средства хороши.
И если эта высокомерная особа готова возлечь на заляпанное дешевой краской ложе, то почему бы ей не разделить с ним его кровать, которая одна стоит дороже, чем вся мазня этого самонадеянного итальяшки?
Линьков зловеще усмехнулся и зашагал прочь.
– Вы пришли! – взволнованно воскликнул Модильяни, вскакивая со стула и сверкая глазами. – Как я хотел, чтобы вы пришли!
Он бросился к Анне и взял ее под руку. Анна не возражала. Она с интересом оглядела стены мастерской, увешанные огромными – от пола до потолка – картинами. Здесь не было ни натюрмортов, ни жанровых сцен. Только портреты.
– А вы действительно талантливы, – сказала Анна. – И своя манера у вас есть.
– Да, я знаю, – кивнул художник так, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся. – Хотите присесть?
– Да, пожалуй.
Художник усадил ее на потрепанное сомье.
– Обычно здесь сидят натурщицы, – сообщил он. И с гордостью добавил: – Это самое лучшее место в мастерской.
– Что же в нем такого особенного? – поинтересовалась Анна.
– Оно лучше других освещено. Свет, проходя через стекла окон, преобразуется в сгустки энергии, и в этом самом месте энергетические линии сплетаются в единый узел. Вы сидите в средоточии света!